– Я тоже так думаю – согласилась я. – Но мне он не нравится. Ты наверное посчитаешь это странным, он же к нам отнесся с большой симпатией и с радостью согласился все рассказать…

– Зря! Мне он тоже не нравится. Не люблю излишне любезных личностей!

В этом мы с ним были схожи. Петр встал и стал все рассматривать, даже достал из сумки камеру, чтобы сфотографировать что-нибудь подозрительное.

– Как думаешь, он надолго ушел? – переживала я, чтобы нас не застукали.

– Если его так внезапно вызвали, и он не стал обсуждать это в кабинете, то минут на 15 точно. Не удивлюсь, если это 4-е убийство, ну или кто-то взбунтовался из его «послушных воспитанников».

Прохоров продолжал шарить по кабинету, просматривая бумажки, содержимое шкафов… Я последовала его примеру и тоже встала, чтобы осмотреться. Взглянув наконец-то на ту рамку, я увидела фотографию начальника с двумя мужчинами и одной женщиной. Я ожидала увидеть семейное фото, было странно натолкнуться на дружеское фото. Я не стала придавать этому большое значение, и пошла к окну. Оно выходило во двор, где как раз обычно выгуливали заключенных. Я стала вглядываться и заметила там нашего недавнего собеседника, который что-то кричал на заключенного. Тот же указывал на свои руки, поднимал рубашку, что-то кричал и вытирал лицо.

– Петь, иди сюда! – обратилась я к коллеге и, когда он подошел, указала на эту картину – По-моему, этот заключенный плачет.

Прохоров начал всматриваться, почти впритык прижавшись к окну и поднимая голову то выше, то ниже.

– Странно – сказал Петр. И после того, как я согласилась, добавил – У него на теле ссадины.

– Как ты заметил? – я начала вглядываться и удостоверилась в его словах. Огромный синяк на правом боку даже со второго этажа было видно.

Петр отошел от меня и стал снова что-то отыскивать и фотографировать в шкафу. Я не могла оторваться от происходящего за окном. Тут начальник тюрьмы поднял на меня голову, и я немного отпрянула.

– Петь, он видел меня! Начальник видел! – испуганно сообщила я коллеге.

– Вот и хорошо! Теперь нам даже спрашивать не придется! Сам все расскажет.

Я удивилась спокойствию Прохорова. Выглянув в окно, я поняла, что начальника уже не видно. Я резко повернулась к Петру:

– Скручивайся, он идет к нам!

Он тут же начал складывать все обратно в шкаф, я стала помогать ему, запихивая камеру обратно в портфель. Устроившись на стульях, как ни в чем не бывало, мы облегченно выдохнули. Дверь отворилась, и зашел начальник.

– Простите, что задержался, – сказал он с одышкой. – Там заключенный жаловался на свои синяки, ну вы видели, – последнее было адресовано мне.

– А в чем причина ээ…травмы? – спросил Петр.

– Видимо, подрался, – ответил тот.

Прохорова не устроил ответ. Его тон стал язвительный и более резкий:

– Видимо? Он же не глухой! Он вам объяснял причины своих синяков, и вы еще говорите «видимо»?

– Понимаете, доверять преступникам как-то …– он остановился, подбирая нужное слово – неправильно.

– Тогда чему вы не поверили? – не унимался мой коллега.

– А какое это имеет отношение к делу?

– Прямое. Вдруг это прольет свет на происходящее!

Я решила вмешаться в их диалог:

– Может быть, вы разрешите нам с ним пообщаться?

– Но я не понимаю, зачем вы заостряете на этом внимание?

Начальник негодовал. Он уже ни один раз пожалел, что впустил нас внутрь. А также он понимал, что был загнан в тупик. Либо открывать все карты, либо будет хуже. Петр сказал уже более спокойно, чувствуя, что для достижения цели осталось не так много:

– Он, как я понял, наиболее разговорчивый у вас тут? Мы зададим всего пару вопросов про те 3 случая, так что не волнуйтесь.