Он меня прервал:

– Репортер? Нет, нельзя! – И стал закрывать дверь прямо перед нашим носом, но Прохоров остановил его, схватив дверь рукой. Хорошо мужчинам, если бы я так сделала, то не то, что ничего бы не вышло, так еще бы и руку сломала!

– Скажите своему начальству, что статья по-любому появится в новостях, а вот ее направленность полностью зависит от вашего гостеприимства.

У него сразу забегали зрачки. Он закрыл дверь (Петр уже не препятствовал этому) и, судя по шагам, удалился. Прошло несколько минут в молчаливом ожидании. Вернулся паренек не один. Нам открыли дверь и пригласили пройти.

– Тюрьма у нас неплохая. – Рассказывал нам крупный по габаритам мужчина с огромным перстнем на руке, двигаясь по коридору второго этажа в неизвестном нам направлении. – Обращение к заключенным хорошее. Кормим вовремя, поим, ежедневные прогулки, даже устраиваем для них концерты, лекции. В общем, перевоспитываем. Но никто их и пальцем не трогает. Между собой вроде ладят. Даже не понимаю, каким образом произошло…, ну вы знаете.

– А когда происходили убийства и сколько их было? – поинтересовалась я, вынимая блокнот.

У Прохорова тоже было что-то в руках, я не сразу поняла, что это диктофон. К сожалению, я таким не запаслась. Раньше писала на телефон, потом полетела карта памяти, и эра моего диктофона на этом закончилась. Да и не нужен он был мне! Я редко выходила на такие задания. Кажется теперь придется приобрести.

– Сейчас, зайдем в мой кабинет, присядем, и я вам расскажу все, что знаю, – обнадежил нас начальник тюрьмы. Хотя он и был любезен с нами, в душе я была насторожена. Чем-то он мне не нравился. Вроде бы и черты лица мягкие, округлые, и голос мягкий, несколько даже подобострастный, но я сразу сочла его несколько подозрительным.

У него в кабинете было довольно просторно. Такого большого мягкого кресла не было даже у Альберта Эдуардовича. Я бы сама с удовольствием сидела в нем каждый рабочий день. Возле кресла стоял рабочий стол, с одной стороны заваленный документами, с другой стояла одна рамка, я не видела ее содержания, так как она была отвернута от нас, вокруг были столы, шкафы, большой черный диван и даже телевизор. Да, начальник тут хорошо устроился. Он предложил нам расположиться на стульях напротив него, мы не заставили его повторяться и тут же опустились на предложенные места.

– Чаю?

И Прохоров, и я отказались от его предложения.

– О чем вы меня спрашивали? Ах, да! Когда и сколько… Ну, всего было обнаружено три трупа.

– Разве не два? – спросила я.

– Три. Два на этой неделе и один на той. Мы не стали о нем говорить. Он сидел в общей камере, и мы решили, что это убийство. Из родных у него никого не было, поэтому мы решили умолчать…

– А почему сейчас рассказываете? – поинтересовался Петр.

– По тюрьме среди заключенных пошел слушок, что он был первый из троих… Вот я и решил вам рассказать… Все-таки вы разбираете это дело, вдруг они правы…

– То есть, вы хотите сказать, что правда по-любому выплывет наружу и чтобы не опорочить имя свое и тюрьмы, вы решили сами все рассказать?

Начальник молча кивнул. И только выждав паузу продолжил отвечать на вторую половину моего вопроса:

– Происходили эти самоубийства ночью. С утра мы находили их уже мертвыми. Все были повешены.

– На чем? – спросил Прохоров.

– На колючей проволоке. Я не знаю, даже не имею ни малейшего понятия, откуда они ее брали. Мы проверяли, нигде ничего отрезано не было.

Тут начальника позвали, и он вышел наружу. Мы с Прохоровым остались одни. Я снова стала оглядывать кабинет.

– Не похоже, чтобы он врал – внезапно для меня сказал Петр.