– Мы все ошибаемся, – с видом буддийского монаха заявил Кирилл.

– Угу... и всё граблями в лоб.

– Ну, кому-то нравятся звёздочки в глазах.

«Вот уж непотопляемый Будда...» – мысленно фыркнула я, потому что любого нормального человека, который тонет под весом собственных проблем, подобное раздражает. Я не Будда, мне всплывать и всплывать, несмотря на то, что утро замечательное!

Мы проехали ещё немного. Уже показалась железнодорожная насыпь и переезд. А я вспомнила о своей войне, о которой совершенно случайно чуть не забыла из-за всех этих прекрасных впечатлений, но гость с Юга уедет, а мы с Гродским останемся! Мне по-прежнему нужен вектор действий, ибо работу я пока себе не придумала. Я перебрала в пальцах кожаные поводья и спросила:

– И надолго ты к Гродскому?

– Думаю, нет. Хотя это вопрос спорный.

– А есть что-то такое, что он терпеть не может? Кроме людей, женщин и сметаны в пластике?

Кирилл хмыкнул и пожал плечами, потом всё же вспомнил:

– Рок-н-ролл и ложь.

– Прекрасно! – расцвела я, ибо у меня вновь зародилась идея, причём не только мести этому наглому Чупа-Чупсу.

У моего забора Кирилл взглянул на часы и сказал:

– Мне пора. Дела ждут!

– Меня тоже.

– Спасибо за прогулку!

– Это тебе спасибо! – воскликнула я и погладила шелковистую гриву моего фыркающего транспорта. – И тебе, Бумер!

– Ещё покатаемся, Мила?

– С удовольствием, – ответила я совершенно искренне.

Оно, конечно, правильно говорят: скажи, кто твой друг и тебе хамбец! Но по всему видно, что Гродский Кириллу не друг, а работодатель. Если бы меня судили по моей директрисе, то даже служба за здравие и за упокой не помогла бы, так что я расслабилась.

Кирилл неспешно увёл чёрного, как уголь, Бумера вверх по тропинке, но к счастью, не поехал в замок Чупа-Чупса, а свернул направо. Над головой снова пролетел квадрокоптер, я показала ему язык и средний палец. Бесит!

Вошла за калитку и обнаружила на крыльце ветхого старичка.

– Здравствуйте! Вам кого?

– Тебя, пожалуй, красуня, – дед постучал палкой по косому крыльцу и покачал головой. – Ты чья будешь?

– Ничья, своя собственная, – улыбнулась я.

– Ох, неучи вы все, молодёжь, – пробурчал старик. – Чья, значит, фамилиё твоё какое?

– Ах, понятно! Я Рыжикова, Милена. Бабушки Тоси двоюродная внучатая племянница. Вы её, наверное, знали?

– Знал понятно. Куды ж! Антонина говорила, что все её родичи сплошь говнюки, только одна, мол, дивчинка смешная есть. Ты то бишь.

Я удивилась. Однако должно же быть хоть какое-то объяснение её завещанию. Дед осмотрел меня внимательно, достал из кармана толстый мятый конверт и, смяв его ещё больше в корявых жёлтых пальцах, протянул мне.

– Тута, почитаешь.

– Что там? – насторожилась я.

– А я почём знаю? Я чужие письма читать не горазд. Отдала мне, мол, «если помру, отдай, а помрёшь первым, так не майся». Харáктерная была Антонина, упря-ямая! – он снова покачал головой с редкими нечесаными волосами.

Я раскрыла дверь.

– Проходите, дедушка! Только простите, я ещё не обжилась. Вы, возможно, из глубины своего опыта посоветуете мне, за что взяться сначала, чтобы привести этот дом в порядок?

Дед вошёл, осмотрелся, попыхтел, постучал палкой по полу, издающему почти музыкальный скрип.

– Что скажете? – спросила я.

– Сама жить будешь?

– Сама.

Дед смотрел на меня долго и внимательно, даже придирчивей, чем вчера Надежда, затем достал из кармана спички и протянул мне.

– Зачем? Спички у меня есть, – ответила я с непонимающей улыбкой.

– И эти бери, – сказал дед. – Сожги всё к едрене фене, развалюху эту. Землю продай, да купи себе комнату в городе.

– Что вы такое говорите? – нахмурилась я.