В гостях у людей Александра Асташева

Благодарю за вдохновение и недосягаемость твою.

В гостях у людей

Наше положение на Земле поистине удивительно.

Каждый появляется на ней на короткий миг, без понятной цели, хотя некоторым

удаётся цель придумать. Но с точки зрения обыденной жизни очевидно одно: мы живём

для других людей – и более всего для тех, от чьих улыбок и благополучия зависит наше

собственное счастье.

*А. Эйнштейн

Я одинок, как последний глаз у идущего к слепым человека.

* В.В. Маяковский

Эпизод I

Вся история этого мира способна уместиться на одной странице карманного

путеводителя, проще говоря, её можно уместить в несколько строк:

«Они жили долго и счастливо, пока не приспичило повеселиться от души».

Сегодня наступил ещё один день. Наступил, раздавил и заставил выжить. Выжитый весь, до конца, до самого дна, до последней капли.

Тебе когда-нибудь хотелось забыть всю свою жизнь? Забыть как зловещий ночной кошмар, как гнетущий эпизод из постыдного и туманного прошлого? Забыть, стереть из памяти людей их имена, голоса, номера телефонов… «Иногда хватает мгновения, чтобы забыть жизнь, а иногда не хватает жизни, чтобы забыть мгновение», вспомнились мне слова Джима Моррисона.

Видит Бог, я пытался и, по-видимому, перестарался, ибо теперь моя незавидная участь такова: я обнаружил себя у пристанища зловонной помойки и если следовать логическим объяснениям, то я только что умер точнее десять минут назад, как подсказывали мои наручные часы. Пульс покойника их явно озадачил – время остановилось, цифры замерли на полуночи и электронный циферблат погас. Очередная дешёвка подумал я, усаживаясь на корточки возле своего бездушного тела, которое для пущей убедительности оставалось обвести мелом как в детективных фильмах.

Осмотревшись, я увидел очертания мусорных баков. И надо же было так вляпаться! Мне думалось, что это смердит моя внезапная смерть, но, увы и ах! Так тошнотворно воняла непригодная и затхлая масса жизнедеятельности, которая гнилыми ошмётками вываливалась наружу. Переполненные баки вероятнее не привлекали даже падальных мух, которые дохли, не долетая до источника этих зловоний. Неудивительно, что я преставился у беспризорного края вселенной возле забытой всеми помойки. Однако не буду лукавить, виной тому моя непревзойденная способность находить себе во вред, причём с завидным постоянством, лихие приключения. Да уж, не думал я, что вот так мне суждено обрести смерть для ещё одной жизни, чтобы начать другую.

– Эй! – Прокричал я, и мне ответила тишина и мой желудок, который ворчливо заурчал, требуя обильного ночного перекуса. К чёрту всё! Я не собираюсь пускаться во все тяжкие и ублажать грех чревоугодия!

Позади меня была стена – кирпичная холодная. Я припал к ней спиной как припадают челом к ногам спасителя. Кругом царила и давила на глаза непроглядная тьма. Держу пари, этой ночью кто-то сжульничал, обокрав жителей неба, прибрав к рукам все звёзды и Луну. К слову, наступил мой персональный судный день: ни уличных фонарей, ни света в конце тоннеля.

Тяжело вздохнув, я сполз по стене и, усевшись на земле, закрыл глаза. Голова моя свесилась, и я почувствовал, как накопившаяся за годы усталость постепенно оседает на моих угловатых плечах, скапливается, давит. Раздавливает. Вдалбливает в меня понимание, что я ослаб и выдохся за эту обреченную на скитания жизнь, которая не стоит и ржавой кофейной банки.

Не в силах пошевелиться, испытывая странное состояние больше похожее на сонный паралич, я с ужасом обнаружил в своих обессиленных руках изрядно потрёпанную книгу. Вот она – эта потусторонняя данность бытия, которая порождает внезапное ясное понимание невесть откуда взявшейся ноши. Я знал, что в этой книге записана вся моя жизнь со всеми её отсылками и сносками во всех подробностях. И будь прокляты эти знания, ибо возникают такие книги самым обычным и привычным для них способом – из первозданной пустоты! Они сами по себе, как свидетельство о смерти. Рядом с той же силой невыразимо разила прежняя жизнь, но только с истёкшим сроком годности. Подул ветер,… скоро рассвет. Мне некуда идти.

Я есть одиночество в темноте перед закрытой дверью.

Можно подумать, что тьма испугалась моего смертельного одиночества и стала отступать. Помойные баки прорисовывались всё чётче, будто их дорисовывал невидимый художник, как вдруг я увидел их грязно-зелёный цвет. Впрочем, грязным цветом здесь было вымазано всё, включая воздух и меня самого, даже эта стена и сетка для забора, отделяющая этот черный вход бара от мало знакомой мне улицы, имела замшелый и искорёженный вид. Именно эту сетку и осветили первые проблески рассвета, а крошки света просочившись сквозь неё, золотистыми пылинками упали на моё бледное тело. Послышались шаги, я вздрогнул и резко поднялся с земли.

Никого не было видно только странное ощущение неотъемлемого присутствия чего-то потустороннего, словно это что-то смотрит на тебя своим всевидящим и вездесущим оком и от этого не то чтобы жутко становится, а как-то даже неловко, ибо вдруг мне приспичит справить нужду и что тогда? Это любопытное око смущённо отвернётся? Дескать, извини, ты имеешь право уединиться, но вот несчастие, я уже знаю и вижу всё наперёд. И даже могу сказать, чем и когда подотрёшь свою задницу, так что смирись.

– Разочарован?

Убаюкивающий бархатный голос прозвучал в моей голове, словно всегда в ней жил и вот соизволил вступить в переговоры.

– Скорее ты ждал, – раздалось вновь.

Я обернулся и увидел невысокого толстенького человека в холщевой бледно-розовой рубашке, которая была заправлена в широкие бежевые брюки. Человек лукаво улыбнулся, явно испытывая удовольствие застав меня врасплох.

– Ну, что смотришь, разинув рот?

Надо признать, что я обомлел, не от внешнего вида, конечно, а от его шикарных волос. Соломенного цвета густая шевелюра была усыпана мелкими завитушками, непослушно спадающими на широкий аристократический лоб, который подпирали густые тёмные брови.

– На что уставился? – Заважничал незнакомец. – Ожидал ангелов в белых саванах увидеть или чертей со сковородами наперевес, что гоняют здешних местных?

– А ты местный? – Выпалил я.

Он ухмыльнулся и захлопал длинными ресницами, что обрамляли зелёные как малахит глаза.

– Ну не то чтобы местный, – протяжно ответил он, – я здешний. Короче, иди за мной.

Я растерялся и уставился на своё тело.

– Оставь, – брезгливо нахмурившись, сказал он. – Теперь толку от него никакого. Ну и жалкий у тебя вид! Где же тебя так потрепало, скажи мне на милость?

Он изучающим взглядом окинул меня с ног до головы. Смутившись, я посмотрел на мусорные баки.

– Ты же знаешь, что ни одна живая душа не вспомнит о твоём существовании, хотя, быть может, мать? – Незнакомец смотрел на меня как судья на подсудимого. – Или, быть может, жена? – Не унимался он. – У тебя есть дети?

– Заткнись! – Проорал я. Незнакомец смеялся точнее его малахитовые глаза.

– Примерно через несколько минут – продолжил он, – этот никчёмный труп найдёт бомж, вернее спотыкнётся об него. Пошарит по твоим карманам, найдёт лишь прошлогодние дыры и выругается. Этого будет вполне достаточно, чтобы хозяин непристойного заведения, в котором ты имел возможность надраться до сердечного приступа, вышел на задний двор и, выругавшись покрепче предыдущего оратора, вызвал по твою честь труповозку. В общем, дело простое. И на этом всё.

– Ну и скотина же ты! – Не вытерпел я и кинулся с кулаками на безжалостного проходимца, который, несомненно, преуспев в своём ремесле, взял и исчез, что меня поразило, и я остановился, будто молнией ударенный и ей же приведённый в чувства.

Именно в эту импульсивную минуту я осознал, что всю свою жизнь походил на обезьяну с гранатой, которая всюду таскала её в нагрудном кармане, не зная, когда та рванёт. Я шёл на поводу эмоций, и большинство своих действий совершал неразумно. Бездумно. Позже конечно осознавал всю тщетность своего простодушного сердца, но так и не научился вовремя совещаться с башкой. Проще говоря, общаться со мной всё равно, что запекать картошку на пороховой бочке.

Посудите сами: книга валялась раскрытой, мной же потоптанной и листы её небрежно перелистывал ветер. В их монотонном шелесте слышался зловещий шёпот, будто кто-то шепелявый зачитывал над моей бедовой головой свои несокрушимые проклятья. Стараясь не прислушиваться, я машинально подобрал книгу и тут же захлопнул её, успев заметить исписанные мелким подчерком с отпечатком моей обуви помятые страницы. Шёпот прекратился.

Надо признаться, что я до сих пор не задумывался о жизни после смерти, ведь я не жил, а существовал, как списанная торба. В моём понимании смерть случилась со мной гораздо раньше ещё при жизни, словно я забыл вот так умереть – упасть и никуда не идти. Но теперь я действительно умер, и эта данность меня никак не волновала, напротив, я даже испытывал нечто похожее на умиротворение, ибо теперь не страшился той жизни, которой знал.

– Я даже не смог умереть как все нормальные люди, – вдруг сорвалось с моих уст. Послышались тяжёлые шаги. Кто-то приближался всё ближе и ближе, медленно шаркая одеревеневшими ногами. Этот человек явно измучился влачить обременённое жизнью тело, которое вынужденно оповещать своё присутсвие жуткими звуками. Из-за угла показалась отвратительная мужская фигура омерзительной наружности – его длинное тело было настолько сгорбленным, что он без труда мог поцеловать собственные ноги! Увидев перед собой препятствие в виде обездвиженной тушки, эта мразь облизнулась и зашамкала языком. В его тусклых зрачках блеснула агония наживы, и он как пожиратель падали кинулся к моему телу. Я закричал, но мой крик не подействовал. И тогда я ударил его в грудь – эффекта не последовало. Он рылся в моих карманах, он глумился, рычал и злобными рывками снимал с меня одежду как забирают и вырывают товар в чёрную пятницу!