И у каждого отпрыска Аргироса остались эти насыщенно-черные метки.

Для Лексоса все началось со звезд. Его рост уже сравнялся со стенами веранды, и однажды вечером Васа отвел сына в обсерваторию на верхнем этаже дома и отпер деревянный шкаф, которого Лексос прежде не видел, с вырезанными на дверях кругами, переплетенными между собой. С полки соскользнула ткань темного-синего цвета Аргиросов, легкая и струящаяся, почти невесомая. Она помещалась в ладонях Лексоса, но сколько бы он ни старался, ему не удавалось найти края.

– Садись, – сказал Васа и махнул рукой на широкий подоконник, покрытый мягкими подушками.

Лексос подчинился, сжимая ткань, хотя держать отрез в руках было все равно что воду в горстях, поэтому он позволил темно-синей материи свободно струиться сквозь пальцы. Устроившись на подоконнике, сын наблюдал, как отец достает из ящичка в глубине шкафа катушку алмазно-белых ниток и длинную сверкающую иглу.

– Вспомни свои уроки, – посоветовал Васа, передавая инструменты для вышивки Лексосу. – У кого какое место? Подумай как следует.

Тогда Лексос впервые нашил звезды на небо. И с тех пор каждую ночь поднимался в обсерваторию и открывал деревянный шкаф, где его ждала темно-синяя ткань, но уже совершенно гладкая, без стежков, которые он сделал накануне. Он продолжал занятия, колол иглой пальцы и выстраивал созвездия, закусив губу от усердия, стараясь не допустить ни единой ошибки.

Несколько лет спустя, когда Лексос еще больше подрос и мог управлять упряжкой лошадей без помощи конюха, Васа научил сына пришивать к небу луну. Это была сложная и кропотливая работа, на которую требовалось много времени, зато Лексосу нравилось любоваться результатом.

Раньше его вышивка выглядела какой-то неоконченной, неполноценной, а теперь вызывала чувство глубокого удовлетворения.

Луна влекла за собою приливы и отливы, и вскоре на пьедестале в обсерватории возникла чаша, полная текучей воды. Лексос погружал в нее пальцы и направлял волны в ту или иную сторону.

После того как он освоил это искусство и научился сохранять воды у скал Стратафомы бурными и непроходимыми, Васа вновь призвал первенца и объявил, что Лексос – старший из детей Аргиросов – будет сопровождать его на совещаниях.

Ведь, разумеется, не только Васа занимал такое высокое положение. Стратагиози был в каждой стране: четыре раза в год они собирались вместе, чтобы обсудить состояние дел в своих владениях и со всей деликатностью выудить друг у друга столько силы и ресурсов, сколько позволит собеседник.

– Считай, что тебе повезло, – говорил Васа. – У меня не было шанса постепенно всему научиться. Пользуйся представившейся возможностью с толком.

Совещания неизменно проходили в монастыре на севере от Тизакоса, на вершине громадного каменного шпиля. Добраться туда можно было на подъемнике. От ближайшей горы через долину протянули трос, на который повесили плетеные корзины, причем в каждой помещался лишь один человек.

Он забирался внутрь, оставив на земле оружие, а корзина скользила по тросу к монастырю, опасно примостившемуся на узком шпиле, с нависающими над обрывом верандами, где гостей встречали монахи с бокалами свеженалитого вина.

В первый раз Лексоса мучила тошнота, но теперь, после бесчисленных поездок через долину, он переносил путешествие с легкостью и чувствовал, что хотя бы на несколько кратких минут его жизнь принадлежит только ему.

– Эладо, Лексос! – позвал кто-то, призывая юношу к вниманию.

Он вздрогнул и посмотрел на сестер, которые стояли перед ним, уперев руки в бока. Реа находилась чуть ближе, голос, вероятно, принадлежал ей.