Ещё три года войны. Три года поисков, писем запросов – в ответ «не значится», «по учетам не проходила», «нет», «нет», «нет». Вести из Алма-Аты тоже не радовали – старые знакомые, аэроклубовские летчики и техники вместе с самолётами ушли на фронт, а из новых никто ничего не знал. В районе, где стоял дом Тани, выстроили цеха военного завода, дома снесли и жильцов расселили кого куда.

Прошлое в прошлом, настоящее – опасно и непредсказуемо, будущее – неизвестно. Только память, даже не о Тане, о высоком апрельском небе, о теплой просыпающейся земле, о двух деревьях, растущих из одной лунки, заставляла верить и повторять как молитву, как заклятье: «Я люблю тебя. Мы обязательно встретимся».

Двадцать первого июня 1945 года Байтурсын стоял у дерева – дуб и сосна срослись стволами. Накрапывал дождик, Байтурсын погладил ствол и медленно пошёл к остановке автобуса.

– Я люблю тебя, – прошептал ветер в кронах деревьев.

– Я люблю тебя, – эхом откликнулся за спиной тихий голос. Это была Таня.

С тех пор они не разлучались. Каждый год Байтурсын и Таня приходили к своему дереву, приходили сначала с детьми, потом с внуками. Потом приходила только Татьяна. Потом дерево осталось одно. Ненадолго.

Теперь Таня и Байтурсын снова приходят к дереву, полные надежд, весёлые, юные, такие, как много лет назад, когда сажали в одну лунку дубовый росток и сосновую шишку.

А дерево стоит, и если раньше дуб прикрывал сосенку ветвями, то теперь сосна защищает дуб. Поздней осенью, когда опадают листья, хорошо видно две кроны и, покрытый чёрной дубовой корой, ствол, где справа, сквозь грубую «кожу» просвечивает медовое тело сосны.

– Любовь спасёт мир.

– Не любовь, а красота!

– Поспорьте, поспорьте. А то и подеритесь ещё. Тут мухи отдельно, котлеты – отдельно. Негоже, конечно любовь да красоту так сравнивать, однако сами посудите – красота, она во всём есть. Но если ты красоту не видишь, не понимаешь, не чувствуешь, как она тебя спасти может? Не говоря уж о мире. А полюбишь, и всё изменится.

– Так уж и изменится?

– Каждому своё, желающего судьба ведёт, нежелающего – тащит.

– Да ты, брат, философ.

– Это не я – философ, это грек Клеант. Давайте расходиться уже.

– Всем любви!

Что мне рассказать о себе? Знакомые городские Голоса называют меня «аптекарем». А я не аптекарь, и даже не учусь – просто я живу в аптеке №2. В Центральной Аптеке на Гоголя-Фурманова. Да-да, именно так, с больших букв. А все потому, что моя аптека самая старая из государственных аптек в городе.

В былые времена с врачебной помощью в Верном было нормально – только обращайся занедуживший!15 Военные врачи, цивильные врачи, которые по тёплому времени дружно на полянке в Казённом саду отдыхали. Офтальмолог городской вёл приём! Даже психиатрическая лечебница имелась. На пятнадцать мест. Лекарства врачи выписывали необходимые для лечения и выздоровления. Но народ-то, в основном, к бабкам, знахарям да костоправам обращался – «настоящие» лекарства дорогие и не всем по карману. Тем не менее, первую аптеку в городе открыли в 1884 году, почти сто тридцать лет назад. Через год открылась еще одна аптека, но город был маленьким, и не выдержав конкуренции, хозяин второй аптеки разорился и дело ликвидировал. А хозяин первой и единственной аптеки процветал и в 1906 году даже открыл филиал. Наконец, в 1910 году появилась ещё аптека, в которой, невиданное дело, работали два (!) фармацевта с высшим фармацевтическим образованием. Понятно, что купить там лекарства мог себе позволить далеко не каждый.

После революции аптеки отобрали у частных владельцев и превратили в государственные. Три года спустя, в 1920 открыли новую аптеку, мою, первую среди многих последующих.