– Здоровья и денег побольше!

– Дай я тебя поцелую!

– Дядя Коля, не хочу, чтобы он растаял, – младший Лялькин теребил Кирсанова за рукав.

– Не горюй, всё будет хорошо.

Часы отбивали удары – соседи дружно чокались бокалами. Нежный хрустальный звон плыл в воздухе, переплетаясь с боем курантов. И когда стих отголосок последнего звука раздался густой баритон снеговика:

– С Новым годом!

– Снеговик в самом деле заговорил?

– Я немного помог.

– Добренький ты… Как-то это не по-нашему. По-человечески.

– С кем поведёшься. Мастера вспомни: злых людей нет на свете, есть только люди несчастливые. И если можешь дать людям немножко счастья, если можешь сделать чудо – сделай. От этого не только они – я стал счастливее.

– Непростой домик. Как они тебя перекроили.

– Может, оно и правильно.

– Всё может быть, давайте по домам. Хорошего дня!

«Важность приличествует учёному человеку» – гласит китайская мудрость. А я, вот, не учёный, не человек, но важный страсть. И почти всегда был важным. Всё потому, что мой дом самый красивый. Ну, почти самый красивый. Только у него есть башенка с крышей-куполом и выходит он окнами своими сразу на две улицы – Курмангазы12 и Фурманова13. Модерн начала двадцатого века! Дом невелик, но строили его три года по заказу почётного гражданина города Верного, владельца сапожных мастерских Тита Головизина. Обувь в головизинских мастерских шили знатную: женскую – ботиночки на пуговицах и туфли, детскую – всякую-разную. Для мужчин – штиблеты. Военных не забывали. Сапоги, конечно, не шуваловские, по сто рублей за пару, однако парадные офицерские по двадцать рублей шли, а обычные по три рубля пятьдесят копеек.

И что самое интересное, рядом с моим домом, в саду был выстроен бальный зал. Несколько раз в год давал купец Головизин городские балы – обязательно на тезоименитство государя императора, а также по другим торжественным поводом. Но лучший бал устраивался на рождество. С утра – ёлка для детей, с хороводами, играми и подарками, а вечером бал-маскарад для взрослых. К балу-маскараду готовились задолго – втайне шили костюмы. Не дай бог, кто узнает у кого какой. И в рождественский вечер соревновались между собой Шемаханские царицы и Коломбины, Синдереллы и Ундины, Мушкетёры, Денди, Арлекины, Почтовые конверты и даже Эйфелева башня. Помню, году эдак в 1915 лучшей стала Леночка Знаменская. Она появилась в костюме День-Ночь, сшитом из двух частей – шляпка, платье, перчатки, – с правой стороны из белого шёлка, с левой – из чёрного. Даже туфельки были правая – белая, левая – чёрная.

После революции, в 1918 году дом национализировали и разместили в нём 2-ю детскую больницу, затем переделали в детский сад – всё лучшее детям, чуть позже – в жилкоммуну, а потом дом прибрало к рукам хозяйственное управление Совета министров. Стали в моём доме жить первые руководители республики и почётные зарубежные гости. Говорят, в 1955—56 годах жил в нём Леонид Ильич Брежнев, но я этого почему-то не помню.

Интересно, что дом мой стоит почти в самом центре города, но ощущение, что он под куполом времени, так около него спокойно, несмотря на непрерывный поток людей и машин. Возле дома никогда не ходил трамвай, однако, если алма-атинский кто-то хочет кого-то куда-то послать, вежливо говорит «катись казы по Курмангазы»14.

А ещё из моих окон видно сросшееся дерево. У всех народов сросшиеся деревья считаются священными. Наше дерево не исключение, но только для тех, кто о нём знает. Большинство людей ходят мимо и даже не догадываются мимо чего. А ведь это так просто: подойти, положить ладони на ствол в месте слияния и загадать желание. И оно обязательно исполнится. Влюблённые могут подойти к дереву, вместе обнять его, и никто и ничто не сможет разлучить их. Вот, как оно было на самом деле: