На самом деле роль Вайолки была отвлекающим ходом, её присутствие и вовсе не требовалось, с духами говорил Вэли и подавал помошнице знак, как отвечать, а уж его суженая знала, как приукрасить простые ответы.

А ныне и вовсе многого не надобно: сказать, что отец покойный свою дочь благословляет. Тут и греха нет, во лжи такой.

Вайолка красиво легла на спину, закинула руки за голову, и ладони двух девушек соприкоснулись. Надья даже вскрикнула, но вскоре поняла, что Вайя такая же, как и она сама.

Вэли принялся за ритуал: уголья поджёг в лампе, от чего в шатре потянуло дымом с ароматом гармалы, в народе прозванной могильником. «Пусть печали заберёт пустыня, а страх – море. Явись непокойный дух, который и года как не спит под землёй, стряхни с себя тяжесть могильную и ответь на вопросы мирские», – бормотал Вэли, махая руками, будто отгоняя всех прочих духов.

Вайя закрыла глаза и судорожно вздохнула. Если бы Стево не видел подобного много раз, то непременно бросился бы к девушке, руки и ноги которой начали подрагивать, будто в падучей. Он бы сгрёб её в охапку, дунул лицо вместе со словами-оберегами, и больше не пустил участвовать ни в чём подобном.

Вайя и сама говорила словами покойной бабки: «Не буди лихо, пока то тихо».

Но тут же наотрез отказывалась от попыток уберечь её. Магия сама не проснётся, тут надобно с источником рядом находиться.

Стево и сам уже не понимал, притворяется ли Вайя или слышит, что духи Вэли нашёптывают.

– Благословляю. Моё дитя, – тяжело дыша, мокрая от пота и трясущаяся как в лихорадке, произнесла Вайя, и Надья выпустила её руки, прижав их ко рту. Вскрикнула, мотнула головой и стала оседать, словно за спиной стена была. Медленно вздыбилась юбка, Надья упала на колени, так и не отняв рук от лица, а потом некрасиво завалилась набок, показав заплатки на чулках.

Вайя же продолжала лежать и дрожать выкрикивая:

– Моё дитя, приди ко мне! Дай обнять!

Стево первым ринулся на сцену, оттолкнул Вэли и Петру, склонившихся над Надьей, а толпа уже пришла в движении. Какая-то баба протяжно заголосила, но всё больше над головами собравшихся проносился звук, словно ухает большой филин.

– Стойте на месте, – писклявым голосом крикнул Инквизитор. – Лекарю тут надо, потом всё остальное, но никто не уходит, я лично за каждым присмотрю.

Ответом ему был дикий рёв жениха.

Стево слышал вполуха, он смотрел на Надью, чей остекленевший взгляд не оставлял сомнений: мертва. Вайя тем временем пришла в себя и испуганно озиралась по сторонам, сев на столе и поджав ноги, как испуганный воробышек. Сейчас не до неё, с ней всё в порядке, Стево почувствовал бы, коли не так.

Он смотрел на шею Надьи, с которой слетел платок с расписными по краю цветами. Смотрел и видел тёмные пятна в виде полумесяца. Тут и думать нечего: отравлена. И обескровлена.

  Веки Вайолки смыкались, спать хотелось так сильно, что вот, казалось бы, чего проще: ложись на стол на бочок, свернись калачиком, подложив ладони под щёку, и засыпай, как в детстве, когда бабушка укладывала её в свою постель и укрывала тёплой накидкой. Вайолка и сейчас бы не отказалась от того самого пледа: знобило, словно в лихорадке.

– Вставай и уходи за сцену, – над ней наклонилось лицо Вэли, искажённое мертвенной бледностью и красными прожилками белков глаз. Он выглядел как живой мертвец, но Вайолке почему-то было его жаль, как жалко видеть поваленное в грозу, некогда крепкое дерево. – Живо!

Он потянул её за руку, похлопал по щекам, и вот уже сон отступил за порог, но не снял зимних чар. Вайя была здесь и как бы наблюдала за всем со стороны: вот Стево наклонился над мёртвой девушкой, из-за его плеча в остекленевшие глаза заглядывал Инквизитор, а толпа шумела вне шатра, как некая грозная сила, наступающая на беззащитных, прячущихся в тени от неизбежного рока.