Она насытилась тоже, как давно уже не ела, со времени потери Одноухого. Луна ушла на свой ночлег, уступив свой пост приходу дневного светила, и на земле стало темнее и тише, в предутреннем ожидании. Вся семья, утомившись ночным разбоем, прилегла отдохнуть перед дорогой. Но, как только бледная полоса восхода озарила восток, мать, как ни устала за день, будто по какой – то, только ей известной команде, проснулась и огляделась. Всё вокруг, куда доставал глаз, было покрыто, словно хлопьями молодого, чистого снега, гусиным пухом и перьями. Она оглядела опытным глазом всю территорию, но так и не смогла вычислить, где сон застал её молодых воинов, детей. Так плотно было всё укрыто слоем из перьев. Её дети поработали на славу с добычей, доставшейся им так легко и просто на этот раз. На воде сиротливо покачивалось теперь уже совсем небольшое стадо, спавших гусей. Это всё, что осталось от стада, в несколько десятков. Она ощерила пасть, как если бы улыбнулся человек.

Но вот, она подала звук, имеющий, очень важное значение для её выводка – домой, и они не заставили себя долго ждать. Тут же появились мордашки, все покрытые кровью, с прилипшими пушинками, с заспанными глазёнками. Но мать, скомандовала в дорогу, и вся семья понеслась ровной рысью в родную стихию. Они бежали легко и быстро. Отменная пища и сон, дали им силы. А утренняя прохлада взбодрила их. Они не знали, что с ними будет завтра, а вот сегодня, они были победителями. Особенно их мать. Она получила удовольствие от той картины, что увидела на рассвете. Ей, конечно, хотелось бы увидеть реакцию хозяина этого стада, но с ней были её дети, а ими она не могла рисковать.

Когда они достигли своей норы, солнце показало свой лик, освещая все уголки просыпавшейся природы. Они залезли в нору и спокойно уснули, как после обычной, рядовой охоты. Только на этот раз, они заполнили свои желудки до отвала и могли спокойно спать суток трое. Но так могли вести себя, конечно же, только дети. Мать не могла быть такой беспечной. Ей нужно было, во что бы то ни стало узнать, что же делается там, в селе, после их охоты. И проспав достаточно, чтобы набраться, как следует сил после всего случившегося, она, не предупредив малышей, выскользнула из норы. Она была взрослой и очень умной лисицей, поэтому от самой норы пошла очень и очень осторожно. Часто она замирала на одном месте, как будто чего – то ожидая. Петляла, запутывая следы. Иногда ползла на брюхе, а затем большими прыжками пересекала пространство и снова петляла. В общем, вела себя так, как считала нужным, в данной обстановке.

Ещё за долго, до пункта назначения, она спустилась к самой воде и, укрывшись камышом и осокой, незаметно дошла, до схронок. Тушки лежали там же, где она их и закопала. Она осторожно откопала одну и так же, прикрываясь зарослями, отнесла её как можно дальше от этого места. Прикопав её, она вернулась снова на место побоища, но теперь уже по верху. Гусей убитых и не закопанных ею не было, а пух так и лежал на траве, напоминая о случившемся. Дуновением ветерка он поднимался, и получалось, будто метель разыгралась среди октября, под ещё тёплым и ласковым солнцем. На глади озера не было видно, ни единой живой души. Она обрадовалась и уже куда как смелее, затрусила за своей добычей.

Когда она появилась у норы, дети её тихо и мирно играли, в лунном свете. Несколько раз она приходила на берег озера, за оставленными ею трофеями, но, ни разу не встретила там, ни человека, ни какой, ни будь птицы. Но вот запасы закончились, а подросшие лисята, теперь нуждались уже в большем количестве еды. За то время, что они питались птицей, добытой их матерью, они так подросли, что почти не отличались ростом, от неё. В овраге, где они жили, по-прежнему нечего было добыть на пропитание и не только им.