Второй вариант более вероятен, потому что в вопросах хватки – это как с велосипедом, разучиться нельзя. Да и не ахти расслабленный образ жизни я тут веду.

Дивный новый мир.

Мой местный индийский приятель, углядев сегодня фотографию, на которой мне шестнадцать лет, признался мне в любви на французском.

И, честное слово, все это было бы смешно.

Я скучаю.

По детству. По бабушке с дедушкой. По бабушкиным песням, математике и дедушкиным присказкам на молдавском. По тому, как по утрам звенел собор за окном, и это значило, что наступило утро.

По петербуржским колодцам – когда просто заглядываешь в арку, проходя мимо.

По московской весне, когда все еще учишься, но еще не работаешь, и есть возможность ее засвидетельствовать.

По московским бульварам в начале лета.

По хорошим книгам и неспешному чтению (когда это было – не припомню).

По бессчетному количеству "первых раз": начиная от первого путешествия из школы домой без сопровождения и заканчивая первым… даже не знаю. Первым января этого года.

По задуванию свечек на торте в день рождения. И чтобы рука бойцов не уставала вытаскивать потом эти свечки.

По зиме, в которой можно было оставлять отпечатки на снегу, и все друг друга любили.

По друзьям.

По крымскому соленому озеру и дороге к нему.

По запаху свежей корицы на Измайловском бульваре на закате – когда там еще пользовались корицей.

По диафильмам.

По какой-то всамделишной радости, которая точно случалась в моей жизни.

По ощущению счастливой принадлежности месту, времени или даже человеку.

По ощущению защищенности и безопасности.

По спокойному еженощному сну.

По времени, когда можно было быть ребенком, не пытаясь им не быть.

По творчеству.

По запаху дома.

По лицею, каким я его помню.

По МГУ и нашим ужасно важным и никому не нужным предметам.

По вытаскиванию себя по утрам из постели раньше родителей, чтобы попасть в ванную и ни на кого не наткнуться.

По тому, как я влюблялась.

По Парижу, когда все еще было не зря.

По здоровью.

По всему тому, что нелегко далось, и еще больше – по тому, что не далось вообще.

По возможности позволять себе быть беспечной.

По чувству, когда и хочешь иметь детей, и боишься случайно забеременеть.

По ощущению чуда.

По мгновению до.

Восторги населения не поддаются описанию – особенно местных из Индии и Пакистана. Хором (и задорно подмигивая) сообщают, что уж мне-то к снегу не привыкать. А глаза бы мои на него не глядели. Боюсь только, что накроется все функционирование королевства медным тазом, если осадки не прекратятся в ближайшее время.

Вяжу на День Святого Валентина большую круглую красную салфетку с сердцами. Чтобы я знала, как я меня люблю. Упиваюсь жалостью к себе, проще говоря.

Но салфетка получается прелестная. Довяжу и украшу прикроватный столик.

Иногда жалею, что во мне – ни капли еврейской крови.

Почему-то тянет в Тель-Авив восстанавливать корни, которых у меня нет.

А что, было бы замечательно. Из меня бы получилась чудесная еврейка. Готовлю прекрасно, уболтать могу любого, и очень хочу большую, теплую, любопытную семью.

Почему-то люблю читать сообщество для беременных.

Это как в детстве, ходишь с родителями по хозяйственному магазину и смотришь – вот такая чашечка у меня будет дома, вот такая стиральная машинка, вот такая кроватка. Это уже про свой дом.

А еще в Сочи, мне лет двенадцать – еду в желтой газели-маршрутке, тепло, лето, шлепки на ногах, пятки пыльные. И садится какая-нибудь юная мама с детенышем. Детеныш в платьице (или в шортиках, если мальчик), а у мамы такой маленький потрепанный летний кошелечек на молнии. С бабочками. Она детеныша держит на коленках, а сама вынимает и передает монетки за проезд. И до того это уютно, не передать.