Не возьмет, захолустью отдаст.

Не ропщу, дни промчались столичные,

Праздник сердца стихает в груди,

Но, прости, это все слишком личное,

Коммунальная жизнь впереди.

А вокруг – пустота захолустная,

Вянут дни, как листва на песке,

Вот такая история грустная -

После губ на горячем соске,

После гула сердечного праздника,

После жгучего тока в крови…

Ты прости своего «безобразника»,

Я примчусь, но всерьез позови!

Легенда и предположение

Седую бороду тумана

Огладил ветер, как рукой

Купец, отстав от каравана,

С тревожной думой над рекой:

Как перейти, и что с товаром?…

Не утонуть бы невзначай…

Река всходила легким паром,

Как будто в ней – горячий чай…

Эх, будь что будет, раздеваюсь! -

Решил рискнуть собой купец,

Снял шаровары, отдуваясь,

И вдруг услышал: «Вот глупец!..

Смотри, когда в спасенье веришь,

И по воде сухим пройдешь,

А нет – то глубь до дна промеришь

И мокрым брода не найдешь!..»

Шел по реке купцу навстречу

Христос… рассеялся туман,

И пал купец без дара речи,

Не веря в зрительный обман.

Ты не Христос, а наважденье! -

Оторопев, решил купец, -

Не знал подобных с дня рожденья…

– Но вот узнал, молись, глупец!

– Чур, чур меня! Уйди нечистый!… -

Погнал, ругаясь, фарисей.

Но вдруг лучистый и плечистый

Над ним заплакал Моисей:

– О, смертные, мой труд напрасен!

В вас даже в бога веры нет.

И путь ваш жалок и ужасен!…

– Прости! – вскричал купец в ответ.

Но, видно, не было прощенья -

Ум потерявшему купцу….

И нам не будет возвращенья

В дом к оскорбленному Отцу.

Знакомому

Ну что тебе до нашей сельской прозы,

Когда вдыхая нежный аромат,

Блаженствуешь под звуки ариозы

В Большом!.. А здесь сплошной навоз и мат,

Сплошная грязь убогих закоулков,

Сплошная тьма непросвещенных душ

И душный хмель горбатых закоулков,

А царь музыки – барабанный туш.

На свадьбах, днях рождений, похоронах

Он бухает в мирскую тишину,

И криком откликается в воронах,

Взрывающих тревогой вышину.

Он в душу бьет, и кажется, что скоро

Уставшая от буханья душа

Не выдержит и рухнет, как опора,

В глазах живые искорки туша….

О, господи, как много в мире шума!

Как мало в нем просветов и ума!

А ты мне пишешь о проблемах ГУМа,

О том, что в дефиците бастурма…

1986 год

В Рени

Захолустный, пограничный,

Пыльный, крохотный Рени,

Поубавь апломб столичный,

Душу чем-нибудь плени!

Голубой водой Дуная

Иль кагульскою волной,

Что под солнцем, как Даная,

Светит нежной белизной.

На нее из-за Дуная

Ворог щурился не раз.

И потом, ногой пиная,

Вышибал слезу из глаз,

Проносился ураганом

По пустынному Рени

С палашом и ятаганом,

Слыша – «Боже, сохрани!»…

Но хранил не бог, а воин,

Царь войны – простой солдат.

Вечной славы удостоен

В мир ренийский ратный вклад.

Обелиск и крест у храма -

Молчаливая печаль,

Букв старинных диаграмма…

К ним зрачками глаз причаль!..

Колокольней безъязыкой

Растревожь, напомни мне

Как под пули шли с музыкой

Россияне по войне!

Как суворовцы лихие,

Не вкусившие Данай,

Вспоминали жен в стихие,

Отправляясь за Дунай…

Вспоминали и тонули,

Отдавали кровь волнам.

И сейчас не потому ли

У Дуная зябко нам?

Дует ветер на рассвете,

В душу веет холодок -

В металлическом корсете

Пограничный городок.

Синь Дуная за забором?

Слава русская на дне?

Или все мы под запором

В несвободном нашем дне?

Мы – потомки тех дунайцев,

Кровь проливших за Дунай,

Получили дар данайцев

И насмешки от Данай? –

От недавних жалких узниц,

Так просивших им помочь -

Придунайских стран – союзниц -

Полюбовниц лишь на ночь?

Слышу я из-за забора:

«Вы, Ванюши, дурачки!

Не Россия, а умора!..» -

Страхом вывела зрачки.

Страх колючий у Дуная

На священном берегу,

Словно нечисть водяная

Поднялась, но… – ни гу-гу!

О политике – ни слова.

Из молчания – забор…

Говоришь, что нет улова?