Разъезжал Петр на одноколке или плохой паре, или в такой карете, в которую, по словам иностранных наблюдателей, не всякий московский купец согласился бы сесть. В особо торжественных случаях, когда, к примеру, его приглашали на свадьбу, этот могучий государь, не знавший границ своей власти, в чьих руках были жизнь и имущество миллионов подданных, брал внаем экипаж у кого-нибудь из своего более состоятельного, чем он, придворного.

Петр не жалел средств на возведение роскошных общественных зданий, но для себя он построил в Санкт-Петербурге только два небольших дворца, летний и зимний, с тесными комнатами. Поэтому приемы ему приходилось устраивать или во дворце Меньшикова, или на только что построенном новом почтамте. Петр не любил ни ливрей, ни дорогого шитья на платьях. В его дворцах не было ни камергеров, ни камер-юнкеров, ни дорогой посуды. Вся его прислуга состояла из десяти-двенадцати молодых дворян, большей частью незнатного происхождения, которых он называл денщиками.

Будучи заклятым врагом всякого придворного церемониала, Петр разрушил все перегородки, отделявшие царя от подданных. Он мог запросто приехать на родины по приглашению знакомого плотника, с которым вместе работал на корабельной верфи, и радушная семья мастерового угощала царя рюмкой водки и куском пирога. Он бывал желанным гостем на домашних праздниках купцов, ремесленников и вельмож, а если его приглашали на свадьбу маршалом, распорядителем пира, он деловито исполнял свои обязанности. На заведенных им в Петербурге зимних ассамблеях, куда без приглашения мог придти каждый, от вельможи до простого извозчика, царь нередко садился играть в шахматы с простыми матросами, пил с ними пиво, курил их махорку, не обращая внимания на танцующих. Со временем такое поведение государя для всех стало настолько привычным, что его стали считать чем-то само собою разумеющимся.

Как монарх Петр был явлением уникальным. Не только в нашей истории, но и в мировой. Он разрушил все привычные представления о том, как должен выглядеть государь и как он должен себя вести. Петр не походил ни на одного из них ни внешним видом, ни темпераментом, ни поведением. Такого царя «не в короне и не в порфире, а с топором в руках и трубкой в зубах», который бы «работал как матрос, одевался и курил, как немец, пил водку, как солдат, ругался и дрался, как гвардейский офицер» ни у нас, ни в одной другой стране никогда не существовало.

После победного окончания Северной войны Сенат своим указом упразднил титул царя и провозгласил Петра императором, прибавив к его имени титул Великий. Его провозгласили императором с той целью, чтобы поставить вровень с самыми могущественными монархами Европы. Не во всех государствах сразу признали императорское достоинство русского государя, некоторые это сделали спустя несколько десятилетий, но с Россией уже все считались как с великой европейской державой.

Петр показал всему миру, какими колоссальными материальными и организационными возможностями обладает государство, и как оно может в короткий срок преобразить страну, подняв ее на новый уровень, если власть в государстве талантлива и ставит своей целью общественное благо, а не личное благополучие.

Разительные перемены, которые произошли в России за время правления Петра, особенно были заметны иностранцам. Великий французский философ и просветитель Вольтер начал писать биографию Карла XII в год смерти русского царя. Естественно, не мог не рассказать о реформах Петра, противника Карла. Его работа интересна тем, что это свидетельство современника. Собирая материал для книги, Вольтер много общался с людьми, хорошо знавшими Россию до Петра и после него. Он писал о петровских реформах как о переходе от тьмы к свету. Рассказывая о старой России, Вольтер пишет: «Летоисчисление московитов начинается с сотворения мира; они считали 7202 года в конце прошлого века, не отдавая себе отчета в этой дате; первый день их года приходится на 13-е число нашего месяца сентября. Они объясняли это установление тем, что, вероятно, Бог создал мир осенью, время года, когда земные плоды созревают. Так, даже кажущиеся их познания были глубокими заблуждениями: никто из них не подозревал, что осень в Московии могла быть весной в другой стране с противоположным климатом».