Дэйв знал, что в той или иной мере все это повторится, сделай он один лишь глоток, но при этом вслушивался в лживый голос, который нашептывал, что в этот раз все пройдет нормально, на третий день получится остановиться, получится не натворить никаких проблем, а если повезет, то и запомнить все, что было. А кроме того, самый тяжкий аргумент, с которым ему всегда было сложно спорить: терять-то ему нечего, и никогда ему не вырваться из этого плена, так чего и мучиться, когда можно рассечь этот узел парой движений руками. Дэйв их и сделал: сорвал защитную пленку и не до конца открутил пробку. На этом он пока остановился и достал из пачки сигарету, которую тоже не поспешил закурить. Подумал о том, как будет спать на земле в одних джинсах и футболке – замерзнет ведь. Почему-то он не подумал взять с собой паспорт, чтобы переночевать в отеле, да и вряд ли бы он так поступил. Лишь выйдя на улицу он уже прекрасно понимал, чему посвятит эту ночь и ведь даже был благодарен Бабище за эту услугу. Он знал, что будет сидеть здесь, на железной дороге, наблюдать за счастливыми домами, заставлять себя видеть крушение всего этого счастья сквозь сентиментальную тоску по такому же счастью. И с торжествующей злобой вновь и вновь убеждаться в том, что ему некуда пойти, ведь если его где и ждут, там он и появляться не хочет, а где хотел бы быть, там никому и не нужен.

Дэйв снял пробку и ощутил сладковатый аромат виски. И отказался думать дальше. Немного взболтнув бутылку, он запрокинул голову, и золотистая дурманящая жидкость полилась по привычному маршруту. Сделав семь больших глотков, Дэйв зажмурился и сжал голову между коленей. Спазм в груди быстро отступил, и по всему телу разлилась теплая волна, голова слегка потяжелела, но тяжесть эта была столь приятна, что Дэйв вновь сравнил ее с поцелуем невидимой феи. Да, черт возьми, он любил этот момент сильнее оргазма. До того, как выкурил сигарету, он приложился еще раз, и половина бутылки таким образом была уничтожена за пять минут. Опьянение наступило стремительнее, чем предполагал Дэйв, виной чему было длительное воздержание и практически пустой желудок, слабо удовлетворенный одним хот-догом за целый вечер. С другой стороны, оно заглушило на подступах чувство вины, грозившее упреками за очередной шаг через границу порочного круга. Вместо этого душу стремительно наполняла саднящая скорбь по своей потерянной душе и всей той любви, которой Дэйв мог заслужить в этой жизни, если бы судьба была к нему чуть более милостива. Разве тогда он бы был столь неблагодарным и бездарным сыном и братом? Разве тогда он бы сидел здесь и представлял себя в одном из тех домов, что раскинулись перед его взглядом? Разве тогда он бы был вынужден скитаться по городу, пока на его диване спит больная уродина? И будь он проклят этот теннис! Да, это была удобная отговорка для обиды на родителей, которые начали откладывать деньги на образование для Лори как раз в ту пору, когда он должен был войти в юниорский тур, и она отлично выручала его в трезвости. Но в пьяном состоянии он был вынужден признаться себе в том, что стал ничтожеством по другой причине. Он просто ненавидел жизнь, и мог любить ее хоть немного только в состоянии измененного сознания, только пьяным он мог скорбеть по жизни с нежностью и слезами на глазах. Только пьяным он мог принять тот факт, что жизнь по умолчанию не является увеселительной прогулкой, и нет здесь гарантии на счастливый билет. Трезвым же он постоянно задавал себе один и тот же вопрос: ну как можно ненавидеть что-то, если оно того не заслуживает?