И реки ползут под мосты,
Покуда за стенку из катаной стали
Прощальный гудок не проник,
Алтайские ели, сибирские – спали
Уныло бродил проводник
И слушал, как стонут усталые оси
И охает ветхий вагон
Как медленно день оседает, и осень
Бросает деревья в огонь,
И тёплая влага стекает с обочин,
Почувствуй, как ветер затих,
Как мой электрический текст обесточен,
А также лишён запятых,
Гляди, как мелькают заборы и ямы,
Снимая соринки с лица,
Как родина тлеет и огнеупрямы
Её золотые сердца.
***
Скажи это лично, что ждать до сих пор не устала,
Пока электричка минует пустой полустанок,
Который крест-накрест кладбищенской сказкой подёрнут,
И площадь грязна, как советский червонец потёртый.
Скажу это лично – судьбу не желаю иную —
Пока электричка пустой полустанок минует.
Под лампой желтушной, валун ли, могильный ли камень,
Лишь чертит картуши бессрочная ночь светляками,
Я лягу пораньше, ты скажешь, любимый, так жаль, но
Пусть блеет барашек до присвиста раны кинжальной.
А родина – только созвездье сигналов на трассе,
Разлука надолго, ночлег на нечистом матрасе,
Кронштейны и свечи, глухие заборы и штольни,
До встречи, до встречи давай поцелуемся, что ли.
***
Над полустанком сумрак сер,
На шпалах – каплями – мазут,
Под маркировкой «СССР»
Вагоны рыжие ползут.
Они который год подряд
Идут из брошенной страны,
Где остаётся Ленинград,
И стяги, как рассвет красны,
Где плакал мишка из флажков,
Сверкали спутники с небес,
Вода с бетонных берегов
Вращала лопасти на ГЭС.
Они стремятся прямиком,
К пределу дальнего пути,
А у Харона есть паром,
Чтоб их туда перевезти,
По само дальней ветке, по
Веленью стрелок золотых,
Поеду в вечное депо
Я на последнем среди них.
***
Увидишь короткий вокзальчик, где тумба у чайной
Где в сальных углах пауки заплетают парчу
И вечный майор из-под тулы, попутчик печальный
Расскажет какую-то ересь, а я промолчу
В конце февраля не остынут вагонные полки
Хоть выйди на снег, но не станешь добрей и бодрей
У края платформы, где пьяница в детской бейсболке
Напротив ларька звукозаписи пляшет под рейв
Тут спят девяностые – рэмбо и водка распутин
Тут ворох заветного света и гул речевой
А родина дремлет – давай же её не разбудим,
Давай же, попутчик, не скажем о ней ничего
Пусть дым затекает под ветер, проходит под вечер
И падает в снежную яму серьёзный майор.
А жест расставанья? Он будет никем не подмечен
В конце февраля завершается время моё.
***
В гремящем тамбуре молчишь, закат неодолимо горек
Над треугольниками крыш и позвонками новостроек,
И тут какой то мужичок минуту верную находит,
Встаёт, и, дёргая плечом, петь принимается в проходе.
Знакомы эти песни всем, про мусоров и птицу в клетке,
Про травы первые в росе и друганов на малолетке,
Про бесконечные поля, про стужу зимнюю и вихри.
И замолчали дембеля, студенты пьяные притихли.
Тут отвернёшься, лбом в металл уткнёшься, улыбаясь,
с тем лишь,
Чтоб слёз никто не увидал, и будет, позже,
как задремлешь,
Любовь святая, на века, кульки с крыжовником, рассада
И будут падать облака за колокольнями Посада.
Виктор Каган
И ОСТАЁТСЯ ТОЛЬКО…
Памяти Вяч. Вс. Иванова
Смерть прячет в землю плоды удачной ловитвы.
Они прорастают к свету травами и цветами.
Мы как умеем, как можем бормочем свои молитвы,
господи, говорим, что теперь будет с нами.
Что станется с нами? А ничего не станет —
будем жить-поживать, снова сновать челнами,
делать своё дело покуда не прогорланит
первый петух дня, где запричитают над нами.
Будем жить-поживать. Только теперь иначе.
С мёртвым рядом не сядешь, разве что он приснится