– Чэ Пэ, а это обязательно? – покраснел сосед.

– Что?

– Ну это… мужеложество… голубыми быть… А то у меня жинка и дети… понимаешь… Не, ну если надо…

– Зигзаг, я же сказал, что будут принимать, – казалось, отец даже протрезвел от такой внезапной перспективы, – это же не значит, что мы взаправду будем сожительствовать!

– Тогда ладно, – расслабился Махалай, – тогда пускай принимают.

– Римляне и греки в этом толк знали, не зря же спорт создали, – слегка расслабился отец.

– Во, Чэ-Пэ, – Малахай мотнул головой, – я и сам этой всей спорты не понимаю: то обнимаются, то прыгают друг на друга, то валяются друг с другом.

– Сиречь забавы извращенных умов, вам, людям простым, можно сказать от сохи, понятны быть и не могут.

– Какой ты умный, Чэ-Пэ!

– Буддисты называют это проявлением алмазной мудрости, реализующей пустоту.

– Чэ-Пэ, а можно еще вопрос?

– Задавай, Зигзаг, – опять несколько насторожился отец, еще не пришедший в себя после предыдущего заявления соседа о мужеложества, – я отвечу.

– Комиссара Каттани же вроде убили? Тебя тоже убьют?

– Это хорошо, что ты интересуешься для расширения кругозора и в порядке общего повышения образованности. Я бессмертен, Зигзаг! Не переживай.

– Я рад, Чэ-Пэ! – сосед обнял папашу и в голос зарыдал у него на груди. – Я бы не пережил твоей смерти!

Назавтра ночью два приезжих гуманоида среди ночи начали ездить на КамАЗ-е с прицепом по асфальтовому кольцу, охватывающему наш сад, сигналя и оглашая ночной воздух воплями совокупляющихся бабуинов. На третьем проезде новоявленного ралли «Париж-Дакар» отец, как разбуженный декабристами Герцен, воспрянул ото сна.

– Рота подъем! – заорал он, семенящей походкой мечась в темноте по дому.

Как-то умудрился налететь на пустое ведро из-под угля, стоящее возле котла отопления на кухне и добавил грохота.

– Пожар? – спросил из перегородки, делящей нашу комнату пополам брат. – Опять где-то горит?

– Я откуда знаю?

– Вить, ты чего? – не поняла спросонья мать. – Совсем того уже? Ку-ку?

– Сама ты ку-ку! Слышите? Ездят, приспешники! Это явный случай нарушения общественного порядка!

– Грозу да к ночи! Вить, угомонись. Поездят и перестанут. Брось эту чушь и выпей лучше молочка, а потом спать ложись.

– Не время молочко хлебать, когда страна и деревня в опасности. Что значит перестанут? Еще не знают, с кем связались, паразиты! – он зажег свет, снял с ноги ведро, плюхнулся в кресло, стоявшее в прихожей, закурил. – Я ловко и бесстрашно возьму их за хоботы! Я буду колоть глаза всяким западным мерзостям, преследовать и мучить преступный разврат и развратную преступность, не давать им малейшего отдыха, разить без промаха – вот мое призвание!

– Да заткнись ты уже! Проваливай к своим преступникам, безумец и дурошлеп!!! Баран безголовый!!! У тебя полный кавардак в голове!!!

– Безумству храбрых воспойте песню. Кричите, женщины, ура и в воздух чепчики бросайте.

– Гусена, сходи на разведку, – дал команду папаша, выпуская дым в сторону лампочки. – Надо предварительно изучить противника. Сам понимаешь: каждому овощу своя теплица, каждой грядке – свой корнеплод, каждой свекле – свой турнепс.

Я молча встал, оделся в отцовские обноски, вышел на веранду, обулся в дедушкины лапти, двинулся через сад на шум. Вышел на асфальт и попытался жестом остановить движущийся транспорт. После того, как они меня гордо проигнорировали, едва не сбив, я понял, что им непонятен язык русский. Вернулся домой.