— Это она пока под мухой без претензий, а завтра притащит свой протрезвевший зад к нам и накатает заявление, где скажет, что Скорая помощь самого «Евромеда» совершила на неё наезд и открестилась от содеянного. А там возле тех бань поди ещё и камер понатыкано.

— Блин... записей не будет.

— У вас по трекеру остановка, дурни.

— Так скажем, что Валера отлить отходил.

— Так и скажи, что вам на лапу дали. Бесстыжие!

— Ну... лишних денег не бывает. Ты только нас Градову не сдавай, Львовна.

И голоса, постепенно удаляясь, затихли вовсе.

А я что? Я ничего. Я вообще согласна была ещё раз дать на лапу этим милым людям только чтобы они меня ещё раз сбили и увезли из тех ужасных бань.

А спустя минут несколько я уже и думать не могла, потому что меня принялись таскать по рентгенам и процедурным, чтобы убедиться в том, что я жива и жить буду. Одна, с кошками, по ходу дела, но уж как на роду написано.

Ничего не поделаешь.

И потом я только было хотела сказать кому-то про Вику, которая всё ещё оставалась, по всей видимости, в заложниках в той самой бане, и её надо бы срочно спасать, но передумала. Лучше сама. Сейчас поскорее уберусь из этой дорогой клиники и сразу к ментам. А там уж за Викой.

Тем более, что переломов у меня, как оказалось, нет. И сотрясения тоже — видимо, сотрясаться было нечему, ибо какая ещё пришибленная идиотка поверит в чудо-трусы, которым сто лет в обед, и попрётся в них в баню как последняя шаболда с первым встречным, поперечным? Только ушиб и заработала, но то не в счёт — заживёт как на собаке. Да и я заслужила, впредь буду знать, как верить во всякую ерунду.

— Можно я уже пойду? — взмолилась я и посмотрела на какую-то медсестру жалобно и вопрошающе.

— Можно. Только отказ от госпитализации подпишите. И ещё один бланк, где вы подтверждаете, что претензий к скорой за случайный наезд не имеете.

— Да все, что угодно. Только скорее.

И вот где-то здесь, когда я за ширмой пыталась выпутаться из многострадального халата, дабы вновь облачиться в своё тряпьё, в приёмную плату, где я была, ворвался некто и громким голосом спросил.

— Герасимова, вы где?

— Романова я. За ширмой.

— А чего вы там за ширмой делаете Герасимова, которая Романова?

— Раздеваюсь.

— Зачем, ради бога?

В этот момент мне до жути стало интересно, кто же это со мной говорил таким чётко поставленным и ужасно (ну вот прям ужасно, да!) сексуальным голосом. Выглянула из-за ширмы и замерла.

Вау!

Без шуток, конечно, но я таких Айболитов только в порно видела...

Нет, ну серьёзно. Я буквально на прошлой неделе смотрела одну забористую польскую короткометражку, где точно такой же приятной наружности медбрат пришёл на вызов к одинокой женщине с головной болью и свербёжкой между ног. Обследование завершилось тем, что деву красную разложили на диване с раздвинутыми бёдрами и голую, а вызванный медработник одним шальным движением, словно Брюс Всемогущий, сорвал со своего выразительного тела одежду и предстал перед шокированной «больной» в чём мать родила.

И там было на что посмотреть, уж поверьте: загорелая кожа, лёгкая поросль волос на груди, что блядской дорожкой уходила прямо в пах и сильные руки, кожа на которых буквально трещала от силы бицепсов и трицепсов. И это я молчу про стальной пресс и пресловутые кубики, которые так и манили прикоснуться к ним и чуть оцарапать ноготками, проверяя их на прочность.

А довершали образ крепкие ягодицы и сильные, жилистые ноги, между которыми гордо возвышался он — великолепный член.

Я даже сглотнула и облизнулась, вспоминая ту самую картинку и совмещая с той, что сейчас видела. Всё хорошо, только экранный Айболит был всё как я люблю — блондин. А этот подкачал и сверкал густой тёмной, почти чёрной шевелюрой. Да ещё и щетину недельную отрастил.