Это было похоже на чудовищную агонию. Боль. Боль. И ничего кроме боли.

Там, на ринге, все всегда было в пределах правил. И он привык к этому. Но здесь, в жизни, запреты растворялись в звериной жестокости, границы человечности рушились, и на их место приходила бритвенно-острая злоба. И Герман чувствовал ее в каждом ударе.

Потерял сознание он уже через несколько минут, хотя даже в отключке продолжал где-то на грани восприятия чувствовать толчки, пинки и слышать тяжелое дыхание своих мучителей. В какой-то момент раздался звук треснувшего стекла, но Герман даже не понял, что это было.

Тело напоминало единую гематому, болезненно-разбухшую, налитую кровью. Казалось, внутренние органы были смяты и перемолоты, а на месте лица осталась лишь стягивавшая кожу короста. И Герман не сразу осознал, что удары прекратились, что люди Султана уже сели в машину и выезжали обратно на дорогу. Он остался наедине со своей болью и слабостью. Остался лежать в разорванной одежде на земле без сил пошевелиться или хотя бы сесть.

Сознание то возвращалось, то вновь уплывало. Но в какой-то момент он услышал рядом голоса.

– Где-то здесь…

– Обыщите все тщательно, – произнес кто-то властно.

– Помогите… – едва слышно одними губами прошептал Герман.

– Там кто-то лежит!

Перед глазами боксера замелькали неясные пятна. Чьи-то лица, руки, одежда.

– Это он.

Разум вновь медленно стал отключаться, но в последний миг Герман разглядел перед собой чей-то черный силуэт. И этот цвет заполнил все его сознание.

Чьи-то холодные пальцы в тонких латексных перчатках проворно ощупывали лицо Германа. Они сдавливали шишки, дотрагивались до синяков и очищали от мусора края ссадин. А после в районе локтевого сгиба что-то резко и больно кольнуло кожу.

Герман распахнул глаза и вздохнул. Свет лампы врезался в глаза и выжег на сетчатке несколько белесых кругов.

– Что… – хриплый каркающий звук вырвался из его рта.

Он попытался дернуть рукой, но ее мгновенно прострелила боль, а еще Герман почувствовал, что все его тело стягивали ледяные металлические полосы, державшие его крепко пристегнутым к жесткому медицинскому креслу.

– Нет, нет, – цокнул кто-то над самым ухом боксера. – Так не пойдет. Еще слишком рано просыпаться.

Новый укол. И пелена забвения накрыла разум Германа мягкой волной.

***

В следующий раз его пробуждение было уже не таким внезапным: он плавно приходил в себя, пока кто-то несильно похлопывал его по предплечью.

– Пора открывать глаза, – посоветовал чей-то голос.

Герман подчинился и приподнял свои веки, тяжелые и воспаленные. Сперва вокруг плавали лишь мутные пятна, но вскоре они замерли на своих местах и стали обретать четкость.

Он все еще лежал в неудобном медицинском кресле, но металлические фиксаторы больше не сдавливали его грудь и руки. Свет стал не таким ярким, лампы приглушили, и Герман мог хорошо разглядеть комнату, в которой оказался. Всюду стояли процедурные столики, медицинские аппараты и приспособления. Вытянувшиеся вдоль стен шкафы были заставлены ровными рядами ампул, подписанных канистр и склянок. В углу висела панель негатоскопа, к которой было прикреплено несколько рентгеновских снимков.

– Как самочувствие?

Рядом с креслом Германа стоял немолодой мужчина в распахнутом белом халате с голубой медицинской шапочкой на голове. Он держал руки в карманах, оттопырив большие пальцы, и не сводил с боксера свой холодный взгляд серовато-синих глаз, спрятанных за прозрачной пластиной увеличительных очков с откидной бинокулярной лупой. Его отвисшие щеки подчеркивали узкую полоску плотно сжатых губ и придавали всему лицу какое-то недовольное выражение.