Тут же вернулся в настоящее – но не удержался и скакнул в грядущее. Промелькнувшее такой же чередой картинок.
Увидел ребенка на руках Марии, улыбавшейся невероятно мудрой улыбкой, впервые увиденной им сегодня.
Какие-то поля, холмы, деловито снующие жрецы… И страдание. Снова страдание, кровь. Тело, завернутое в саван. Тысячи, миллионы людей, скорбящих о нем и поклоняющихся ему.
А еще большой, тяжелый камень у себя на плечах.
В груди поднялась тягучая, темная волна – зачем? Зачем это все?! Неужели та жизнь, которую он выстрадал – незаслуженна? И должна прерваться, обратившись опять в муку? За что? Разве он не вправе продолжать наслаждаться покоем и размеренным созерцанием гармонии мира? Разве всей своей прошлой жизнью он не заплатил сполна за сегодняшнюю?
Темная волна в груди сгустилась, и перед глазами возник давешний черный ворон, разгуливавший по крыше.
Он встряхнул головой, отгоняя образ птицы – и словно очнулся.
Мария еще сильнее обхватила его руками и, приподнявшись, нежно поцеловала в шею.
А он должен передать ей зародившуюся в нем звездочку. Хотя бы в благодарность миру за пережитые недавно удивительные мгновения. И в мире ничего не происходит просто так – значит, он должен помочь миру, если тот его о чем-то попросил. Попросил недвусмысленно, но по-доброму, не заставляя и не принуждая. И он свой выбор сделал.
Но звездочка в груди потускнела и исчезла.
В разлившийся тишине было слышно только дыхание Марии.
Мир вернулся на прежнее место. Будто ничего не было.
Через некоторое время Мария прикоснулась к его плечу и тихо спросила:
– А как ты думаешь, что это?
Он помолчал, раздумывая.
– Не знаю. Но мне почему-то кажется, что это готовилось очень, очень долго. И возможно, чуть позже все случится, как и было задумано. А может быть, это произойдет через тысячу лет.
Рой
– Смотри, смотри – зелененький пошел! Проявляется, прямо на ходу! Похоже свежий!
– Вчерашний. Вчера вечером рой на углу Пастера и бульвара Жофр проявился. Видно, у торгового центра роиться не решился. Машины пожег, пару домов. Растворился быстро, но нескольких наши пометить успели. Серж, ты не зевай! Вали его, пока не ушел!
– Не уйдет… – Серж уперся подошвой армейского ботинка в опрокинутый табурет, со скрежетом приперев его к стене, и свесился из чердачного окна, прицеливаясь. Винтовка с глушителем издала приглушенный хлопок. – Есть!
– Завалил?
– А то! Вызывай наряд. Нет, постой! Вон патруль едет… Ага, заметили. Подбирают.
– Ну, и славно. Не завидую парню – ждет его не самое радостное пробуждение, с головной болью и в холодной камере.
– Это точно.
Серж расслабленно уселся на пыльный пол, прислонившись спиной к стене и не забывая вполоборота поглядывать на улицу.
– Слушай, Жан! Вот мы зеленкой метим этих роящихся – а если рядом оказались просто прохожие и случайно до взрывчатки дотронулись? Или их нарочно взрывчаткой мазнули? Тогда как?
Худой, чернявый и горбоносый Жан приосанился и даже прокашлялся для солидности.
– Видишь ли, Серж… – Но тут же сбился с назидательного тона и экспрессивно продолжил. – Ты вот думай что говоришь, понял? Зеленку не дураки придумали! Если просто вблизи окажешься или испачкаешься – зеленка не проявится! Надо, чтобы взрывчатка долго рядом с телом была, и масса чтоб у нее оказалась не меньше двухсот граммов! Тебя что, в вашей Эстонии не учили?
Серж откинул голову к стене и задумчиво посмотрел в перекрестье чердачных балок.
– Да не моя это Эстония. Я ж из России, а в Таллинн сразу после учебного полка попал, по распределению. Оттрубил два года, теперь к вам. А в Эстонии зеленкой мы не пользовались – какие-то нелады с законодательством. Что-то там с превентивными мерами и презумпцией невиновности… Вроде хотели законы поменять, но быстро не вышло, в заседаниях всяких погрязли…