«Встречай тридцатого. Поезд сорок восьмой. Вагон шестой. Место десятое. Наталья».

Наталья разглядывала себя в ночном вагонном окне. Темное стекло скрадывает цвет глаз. Узкий, короткий нос с резкими высокими крыльями. Верхняя губа приоткрывает ровные зубы. Подбородок мягкий, с родинкой на изгибе. Покатые узкие плечи. И волосы… Волосы у нее были какого-то странного цвета – бледно-желтые, с медным отливом. Они тяжело стекали с маленькой головы и, коснувшись щеки, падали на грудь, на темную спортивную блузу. Одна нога ее была напряжена, вторая, согнутая в коленке, упиралась в вагонную переборку…

Каждый, кто продирался узким коридором, старался обойти Наталью. Если в этот момент вагон раскачивало, люди конфузливо извинялись – не подумала бы девушка, что к ней прикасаются намеренно. Она магнитом притягивала внимание всех, кто, покинув душное купе, торчал в коридоре… Наталью не тяготило назойливое внимание: она с детства принимала это как должное. И в школе, и в музыкальном училище, и в балетных классах, которые ей так и не удалось закончить: в шестнадцать лет она повредила ногу. Когда болезнь прошла, Наталье почему-то расхотелось учиться танцам.

Закончив десятилетку, она решила поступить в медицинский институт, но провалила химию, а на следующий год не прошла по конкурсу. Устроилась работать секретарем в Управление железных дорог. Вскоре ушла. Неожиданно для матери научилась вязать. Поначалу для себя, для знакомых. Потом стала подрабатывать вязанием. От заказчиков отбоя не было. Некоторых из них она отправляла к своей лучшей подруге Томке. Кроме матери, Тамара была единственным человеком, к которому тянулась ее душа. Познакомились они на вступительных экзаменах в медицинский.

Красивые женщины нередко остаются одинокими – их боятся, они кажутся неприступными, уготованными для более блестящей судьбы. Молодые люди, из тех, кто был старше Натальи, как-то робели перед ней. Ровесники вели себя иначе. Их не настораживала внешность Натальи. После решительного отказа некоторые из них обижались и мстили ей мерзкими сплетнями. Но Наталья, в противоположность матери, относилась к несправедливой молве легко. Лишь иногда что-то резкое появлялось в ее глазах, походке. Мать это замечала и еще настойчивее пыталась познакомить ее с кем-нибудь из достойных. Но все ее кандидатуры Наталья отвергала…

– Так и останешься старой девой, – ворчала мать.

– Старой буду, но девой никогда, – дерзила Наталья. – Ну что ты, мама! Вся жизнь впереди.

– А чай? – спросила проводница.

– Спасибо. Не хочется. – Наталья продолжала вглядываться в черное стекло. Стоило ей отстраниться, как глянец стекла проявлял все, что происходило за ее спиной, в купе.

Женщина, занимавшая нижнюю полку, и ее сын, десятилетний мальчик, сидели рядышком. На расстеленной газете перед ними лежали целлофановые пакеты. Соленые огурцы, котлеты, сыр, колбаса…

– Ешь! – требовала женщина.

– Я не успеваю, – стеснялся мальчик.

Женщина развернула новый пакет, понюхала, вздохнула, жалобно взглянула на соседа, сидевшего у самых дверей купе. Тот держал на коленях сверток, ждал, когда освободится столик.

– Со своим не справиться, надавали. – На туповатом лице мужчины темнели сонные глаза. – Девушке предложите. – Он кивнул на стоящую спиной к ним Наталью.

– Предлагала. Не хочет. Все стоит и стоит. – Женщина наклонилась к пассажиру и что-то зашептала.

Сонные глаза пассажира прояснились, он выпятил губы в знак искреннего сочувствия…

– Я, значит, притулилась рядом, – продолжала женщина. – Жду, когда муж корзину с продуктами донесет… Слышу, она и говорит матери: «Ненавижу, ненавижу… И никогда не вернусь обратно. Лучше газом отравлюсь…» Вот как!