– Как мастерил? – спросил его дежурный. – Порядок?

– Полный ажур, – ответил Клямин.

Он вернулся к машине, включил зажигание и въехал в парк.

Домой Клямин шел пешком. Так насидишься за день, что ноги кажутся чужими. Каждая мышца требовала нагрузки и принимала эту нагрузку легко и радостно. Сладкая истома поднималась от щиколоток, заставляла ныть колени, отдавала в бедра. А еще томилась спина – профессиональная шоферская беда.

Под ногами шевелились опавшие листья. Утром дворники соберут их в кучи, а за день листья вновь разметет ветер. Осенний листопад – коварная штука. Автомобиль так скользит по листьям – куда там гололед! В гололед хотя бы держишься настороже, а лист, он всегда застает водителя врасплох. Хорошо еще, если один, без пассажиров… Мысль о том, что он, Клямин, может попасть в аварию с пассажирами в автомобиле, всегда вызывала особое волнение. По натуре беспокойный и легкомысленный, Антон Клямин становился порой сентиментальным и чувствительным человеком.

И сейчас, в эту теплую осеннюю ночь с рыжими листьями на похудевших деревьях, в душе Клямина бродили приятные ему волны причастности к этой тишине, к этим пустынным улицам, к людям, что попрятались в коробки домов…

А почему, собственно, ему и не обратиться с просьбой к Серафиму? Тот охотно ее выполнит – Клямин это чувствовал.

Независимость поведения Клямина может насторожить Серафима. А так вроде Клямин будет чем-то ему обязан, что-то их свяжет. В том, что директор бара «Курортный» сочтет за честь выполнить любое желание Серафима, Клямин не сомневался. Лера знала, кто может повлиять на Якова Сперанского. Клямин не раз убеждался в пробивной силе самого имени Серафима.

Дом, в котором жил Клямин, семиэтажный, увешанный просторными балконами, одной стороной был обращен к морю, а другой выходил в парк Лесотехнического училища. Часть балконов жильцы застеклили, превратив в дополнительную неоплачиваемую площадь. Инициатором этой затеи был Клямин. Многие жильцы летом сдавали балконы гражданам других областей страны, желающим провести отпуск у моря. По этой причине двор дома летом превращался в цыганский табор. Особенно вечерами…

На протянутых между деревьями веревках сушились легкие купальные принадлежности. Бензиновые горелки «шмель» сердито жужжали под дежурными кастрюлями. Дети играли в свои шумные игры. Родители не обращали на их крики никакого внимания. Родители смазывали кефиром дымящиеся красные телеса и стучали костяшками домино в азартном ожидании следующего утра.

Коренные жители уходили в глухую защиту. Многие семейства перебирались в курятники и гаражи. Иные уезжали отдыхать в те места, откуда прикатили их квартиросъемщики…

Клямин никогда не сдавал ни метра своей жилплощади. Он презирал подобный заработок, находя его унизительным. Клямин был гордым человеком. Даже гараж, этот источник серьезного обогащения для некоторых горожан, он летом держал пустым. А его красная «Лада» обычно дремала у подъезда, вызывая острую зависть автотуристов своей сплошь иностранной начинкой: облицовка, резина, дымчатые стекла, даже торпедо были отмечены знаками самых известных в мире чужеземных фирм…

Этой сухой осенней ночью двор еще хранил следы всенародного разбойного отдыха: куски веревок на ветвях деревьев – словно ленты в косах, масляные пятна на асфальте, дырявые раскладушки, сваленные в угол мусорного сектора. Кляминская «Лада» привычно дремала у третьего подъезда. В ближайший выходной Антон Клямин рассчитывал поставить и свою «лошадку» в каменное стойло: скоро начнутся дожди, надо подготовить автомобиль к зиме. Но встреча с Серафимом на пляже внесла поправку в планы Клямина. Завтра придется поработать на «компанию». Дело требовало отъезда из города дней на пять. Обычно все заботы, связанные с подобными командировками, Серафим брал на себя. Клямин обошел свой автомобиль, пнул поочередно носком в колеса, хотя и так было ясно, что они давление держат. Очень уж ему хотелось поработать завтра на себя в гараже…