– Софья Ильинична, ну что же вы… – он спохватился, подошел ближе к ней, но не нашелся сразу что сказать. Как-то заклокотало все внутри… Хотелось утешить, сказать что-то обнадеживающее. – Вы… Вы же сделали невероятное! Вы сохранили и сохраняете это… Это нечто, – он указал на книги, – у меня даже нет слов… Все, что я увидел в доме, все, что узнал о вашей семье, кажется нереальным. Как будто среди современного настоящего затерялся кусок жизни из прошлого…

На самом деле Грише было не по себе от осознания, что он послан какими-то людьми, занимающими высокие посты, чтобы очистить это место под строительство чего-то нового… Чего? Торгового центра? Очередного офисного здания?.. Опять же, «очистить»… От чего? От культурного кладезя в центре рядового губернского города, в котором, в общем-то, мало чего такого осталось…

Григорий стоял, не в силах выдавить из себя больше ни слова. Но, видимо, все это было написано в его глазах, потому что Софья Ильинична вдруг перестала плакать. Она смотрела на него как на человека, который смог ее понять; как на близкого человека…

Через четверть часа они пили чай на втором этаже и говорили о книгах. Гриша восторженно слушал Софью Ильиничну, пытался цитировать Лермонтова и Фета, сбивался, краснел и больше смешил женщину. Ей казалось, что этому современному молодому человеку не совсем идут такие пафосные строки, или ей просто не верилось, что среди циничных людей, приходящих к ней в дом с той же целью, что и Гриша изначально, он попался вот такой – ценитель русской культуры.

Софья Ильинична рассказала Грише еще массу семейных историй в этот вечер. Рассказала и про сестру Полину, почему та уехала жить во Францию. Оказалось, что она вышла замуж за француза, с которым познакомилась во время гастролей в Париже много лет назад. Ее дети и внуки родились и выросли в этой стране, в Россию приезжают только в гости к Софье Ильиничне. Рассказала, что сестра уговаривала ее продать дом, а библиотеку и картины перевезти во Францию. Но Софья Ильинична не согласилась и на такой вариант; всегда стояла на том, что нужно сохранить дом и все, что в нем есть, для России, для ее молодых поколений, на его историческом месте. И было ясно, что давно уже она разочаровалась в этих самых поколениях. Сама идея на фоне «купи-продажного» времени казалась ей самой теперь излишне пафосной и никому не нужной.

– Но знаете, Гриша, вот сегодня опять прошла с вами через весь дом, вспомнила предков, зашла в нашу библиотеку… Увидела вашу реакцию… И поняла, что не зря все! Что есть люди, которым это важно! Просто вас никто не спросил… За вас решили, что будет интересно вам и вашему поколению. Это грустно. Так не должно быть! Значит, нельзя отступиться мне!..

Они не обсуждали плана действий по защите дома, но много говорили о современном обществе. И Софья Ильинична утвердилась в мысли, что, к собственному удивлению, нашла не просто благодарного слушателя своих обид и «старческого ворчания». Она обрела понимающего и разделяющего ее точку зрения друга в лице Гриши. Тем более поражало ее то, что он молод. И понятно ей было, что ее сговорчивость и переезд для него, конечно, станут толчком по карьерной лестнице. Но парень, казалось, и не помышлял об этом совсем.

Гриша же буквально наслаждался общением с этой женщиной. Как будто образ, рисовавшийся ему во время чтения книг со школьных лет, вдруг взял и ожил и вошел в его реальную жизнь здесь и сейчас. Когда она переходила на французский для приведения каких-нибудь цитат в разговоре, он краснел до самых кончиков ушей и от удовольствия, и от стыда, что не понимал ни слова.