Гриша смущенно начал жевать кусок пирога с чаем. Пирог был очень вкусным.

– Выглядите очень усталым! – заметила она и озабоченно посмотрела на него.

Он перестал жевать, глотнул чая и действительно почувствовал, что сильно устал.

– Вам надо выспаться, Гриша! – сказала Софья Ильинична.

Григорий кивнул в ответ. Он не знал, как продолжить разговор, но не чувствовал обычного смущения, которое посещает в такие минуты. И молодой человек просто расплылся в широкой обаятельной улыбке, которой хотел показать, что не очень-то и устал и готов к общению.

Гриша боялся, что она проводит его домой. А так не хотелось уходить… Хотелось быть здесь еще и еще, наслаждаться моментом. Он ел пирог и улыбался. Но внутри что-то цепляло его все сильнее и так глубоко и необъяснимо, что захотелось плакать…

Софья Ильинична словно поняла его ощущения и улыбнулась в ответ умиротворяющее.

– Я рада, что вам у меня нравится…

– Расскажите мне о доме и о вашей семье, пожалуйста! – вдруг попросил он.

– Вы слишком устали сегодня, Григорий.

Она встала и снова вышла в кухню. Но скоро вернулась со стаканом молока и медом. Поставила перед ним.

– Вам надо успокоиться и отдохнуть. Выпейте! Это поможет расслабиться. Я постелю вам в гостевой комнате.

Григорий заволновался:

– Но я оставил машину непонятно где…

– Пейте! Ничего с ней не случится, – спокойно ответила Софья Ильинична.

Григорий почувствовал, что действительно валится с ног. Сил идти к машине и ехать домой правда не было. Он послушно взял стакан с теплым молоком и стал пить его. Софья Ильинична молча вышла в дверь за его спиной.

Через некоторое время она провела его в небольшую, но очень уютную комнату, где уже приготовила ему постель.

– Ложитесь спать! Сегодня вы уже не в силах говорить о чем-либо. Отдыхайте! Все дела и разговоры подождут… – и она затворила за собой скрипучую дверь.

Когда Гриша наконец лег в постель, он все еще не мог поверить, что ночует в этом доме. Что-то почти мистическое было во всем происходящем. Так ему казалось… Он силился разглядеть детали комнаты в свете, доходившем сюда от уличных фонарей. Но все уже плыло перед глазами. Григорий чувствовал, как хорошо ему в этой теплой постели, как спокойно…

«Удивительно… – подумал он. – Никогда не испытывал подобного ни в одном чужом доме… Так комфортно, словно я тут сам живу…» И с этой мыслью он закрыл глаза. На секунду еще его сознание отметило знакомый шелест дождя за окном, и он отключился…

Утром Гриша проснулся от звонка своего телефона. Он лежал и какое-то время слушал надрывную мелодию аппарата. Этот звук никак не сходился в реальности с обстановкой, которая открылась его глазам. Старинная обстановка комнаты и… звонок на мобильный… Но телефон настаивал на своем.

– Алло!

– Доброе утро, Григорий! Я, конечно, понимаю, что сам не ограничил тебя в передвижениях. Но все-таки было бы неплохо показаться сегодня в моем кабинете, рассказать, как идут дела!..

– Анатолий Валентинович, прошло всего три дня… – капризным тоном ответил он начальнику и сам поразился несвойственной ему наглости.

– Ну-ну, Григорий Александрович! – отозвался начальник без тени раздражения в голосе. – Я не настаиваю, чтобы ты явился пред мои ясные очи прямо сейчас, но через пару часов жду тебя! – и он положил трубку.

Вставать еще очень не хотелось. Гриша лежал и разглядывал гостевую комнату. Эта комната не походила на комнату с камином. В ней было больше строгости. Она была вытянутой формы с окном, выходившим на улицу Петербургскую. Стены комнаты были выкрашены в приятный молочный цвет, на них висели картины с пейзажами Волжской природы. Мебели было мало: массивная кровать с деревянными круглыми набалдашниками по краям и комод напротив нее; два стула по разным сторонам от высокой резной двери, и еще у окна стояло красивое овальное зеркало в напольной раме, слегка наклоненное вверх. Все одного темно-коричневого тона. В углу, почти над Гришиной головой, так же как и в столовой, был резной иконостас с образами и лампадой на цепочках.