Покидая мечеть, я переживала странный симбиоз чувств – восторг перед дерзостью человеческого стремления творить непревзойдённую Красоту, и одновременно я грустила о малом сроке, отпущенном человеку для творческого подвига – о скоротечности и хрупкости человеческой жизни.
Серёжа молчал, думал свою думу, не делясь со мной. Остановился у фруктовой лавки на колёсах и купил фрукты в подарок доброжелательной девушке-продавцу. Мы зашли в магазинчик, я вернула пальто, сняла платок и тоже отдала девушке. Она легко, с улыбкой приняла фрукты и пожелала нам хорошего дня. Мы ей пожелали удачной торговли.
В Айю мы тоже шли пешком. По дороге я набрала номер телефона мамы. Она почти сразу взяла трубку.
– Да.
– Мам, привет! Это я.
– Лида?! Ну что же ты? Обещала звонить… я вчера весь день ждала звонка.
– Прости. Вчера счёт времени потеряла, когда спохватилась, у вас уже поздно было. Прости.
– Спасибо, что сегодня звонишь! Ты приедешь?
– Да, мама, в ночь мы вылетаем. Как приземлимся, я позвоню.
– Ты одна?
– Я не одна, мама.
– Я Косте вчера звонила.
– Как он? – В памяти возник Костин растерянный взгляд, тот взгляд, которым он посмотрел на меня, когда в переходах аэропорта я объявила, что останусь с Сергеем.
– Я не знаю, Лида, как он. Переживает, думаю. Со мной говорил спокойно.
– Хорошо. У тебя всё в порядке?
– Лида, какой же у меня порядок, если родная дочь сбежала от мужа?
– Мам, мы завтра поговорим.
– Ну, ладно. Буду ждать звонка.
– Пока, мам.– И я прервала связь.
Сергей наклонился и шепнул:
– Всё будет хорошо.
Я кивнула: «Да».
По мере нашего приближения размеры Айи росли, вытесняя собой окружающее пространство. Ранее парящий над землей, собор при приближении подавлял монументальностью. Одновременно внутри меня росло волнение – внутренний трепет, благоговение перед встречей бог знает с какой древностью.
– Серёжка, мой разум отказывается воспринимать пропасть лет между нами и теми людьми, кто строил храм, кто пришёл на первую службу… Шестой век! Сколько это?.. тысяча пятьсот лет… шестьдесят поколений!.. – Я покачала головой, сражённая результатами нехитрого подсчёта. – А ещё раньше на этом месте стоял храм Артемиды – девы и богини плодородия, охотницы и покровительницы всего живого на Земле.
– Дева и богиня плодородия? Маленькая, это взаимоисключающие понятия. Так же, как охота и покровительство всего живого.
– Для нас, Серёжа! – не согласилась я. – Это для нас, воспитанных в однозначности понятий, древнейшие образы божеств, в особенности женских божеств, Артемиды или Кали, например, не просто не понятны, но абсурдны своей дуалистичностью.
– Выходит, древние лучше нас понимали диалектику совмещения противоположностей.
– Именно, что понимали! Понимали, что мир целостен, а разделение его на противоположности – это всего лишь метод упрощения процесса познания – части легче изучать. А мы из метода слепили картину мира и, в дурацком чувстве превосходства, думаем, что разумнее предков. Технически оснащённее – да! но не разумнее. Что с нами случилось, Серёжа?
Юстиниан построил Храм, ставший центром христианского мира почти на тысячу лет. Любуясь своим детищем, он воскликнул: «Соломон, я превзошёл тебя!», имея в виду легендарный Иерусалимский храм. Ахмед построил Голубую мечеть – выдающийся образец исламской и мировой архитектуры и, нарушая каноны, выстроил вокруг мечети шесть минаретов, настаивая на могуществе и величии Османской империи. Своими мечтами и достижениями они спорили с величайшими творениями человечества. А Микеланджело? Он выдал свою первую скульптуру за древнегреческую, так недосягаем был образец древнего мира. Но его Пьета превзошла шедевры Греции, потому что Пьета – это не только красота человеческого тела, вытесанная в камне, Пьета – это вытесанная в камне красота человеческой души. А мы…