Своими были хори-тумэты. И когда старейшины родов Бальжин-хатан решили уходить за Онон, Бабжи-Барас примкнул к своим. Человеку может быть хорошо только со своими! Он был с воинами, которые прикрывали отходы от самой Халхи. Теперь хори-тумэтам придется плохо, не с кем торговать и обмениваться, все меньше оружия, нет железа и кузниц, одежда износилась. Надо идти в набег, за Онон, в Халху. Воинов еще много…

Послышались шаги, голоса Хонтоли и Тантяны. Братья со своими людьми приехали.

– Ахэ^>12, мы привезли тела всех наших и оружие тумэтов, которых вы порубили. Нашли и поймали шесть коней, – поздоровавшись сказал крепкий и большеголовый увалень Хонтоли. Братья сняли с ремней оружие и прислонили по обе сотроны юрты. У них были обветренные коричневые лица и зеленоватые рысьи глаза.

– Подбросте в очаг аргал, -приказал Бабжи-Барас.

– Ахэ, теперь вы начальник войск всех куреней. Хатан велела назвать вас батаром,^>13 – радостно проговорил младший Тантяна, высокий с девичьими чертами лица, парень. Все подсели к коротконогому столику, поджав под себя ноги, и насыщались мясом из тэбшэ, темно-желтого корыта из березы. Если долго и основательно, обгрызали добела и обсасывали все кости. Наконец, Бабжи-Барас отложил в сторону нож, вытер руки о сапоги-гутулы и помял большими темными руками голову, стряхивая оцепенение.

– Отберите три сотни воинов, – проговорил он задумчиво. – Хамниганы больше к нам не сунутся. Мы пройдемся по айлам и куреням баргутов. Нам надо много коней, скота и оружия. Мы давно оторвались от ханов, не можем торговать с китайцами, нам скоро нечем будет прикрыть наготу… А до Байкала далеко…

Он оглядел братьев, затягивающих ремни тяжелых панцирей из бычьей кожи, и вздохнул.

– Идите.

Братья переглянулись и, взяв оружие, вышли.

Хонтоли с Тантяной будут правым и левым крылом большой стаи. В центре всегда будет он – Бабжи-Барас батор.

Десять уставших тумэт остановили взмыленных коней на берегу Онона, в густых зарослях тальника. Двое по дороге умерли от ран, у него отрублена кисть руки, и он истек кровью, проклиная Заговоренного Бараса.

– Старики рассказывают, что во времена Чингисхана никогда не бросали убитых и раненных. Хорошее было время. А теперь? – недовольно промолвил старый воин, снимая наплечники и кольчугу и блаженно растирая мышцы. Тело разбойника было испещрено шрамами и рубцами и от того казалось рябым.

– Когда это было, Дошхон-ахэ! – отмахнулся один из тумэтов и стал доставать из тулумов борсу^>14 и протягивать остальным.

– Было, было… Что нам борса, -ворчал старый разбойник. – Я чуял запах дыма. Тут недалеко должен быть новый айл. Надо бы там поживиться. Эй, Бэрхэ, когда отдохнут кони, поедешь со мной на запах. Надо высмотреть. Не нарваться бы на Заговоренного…

Перед рассветом тумэты обложили с четырех сторон одинокий в степи айл и с первыми лучами солнца ринулись с копьями на перевес к юртам. На лай собак и крик женщин выскочили восемь мужчин и сразу были зарублены и заколоты. Двое тумэтов бросили веревки с железными крючьями и с треском свалили юрту.

– Не надо, болваны! – закричали остальные, добивавшие подростка с луком. Трое тащили за волосы обезумевших и вопивших женщин, успевая срывать с них серьги и браслеты. Солнце поднялось над сопкой и залило все вокруг золотым сиянием.

– Поджигай! – заорал в суматохе старый разбойник.

– Что делать с людьми, Дошхон-ахэ? -спросил еще юнный белолицый воин. Он нашел где-то большой жба с кумысом и время от времени отпивал, морщась и смотря на зачадившие юрты и ласковое утреннее солнце. Длинные вывернутые девичьи ресницы юноши удивительно подрагивали.