Улыбка разгладила морщины на лице инспектора манежа.

«…Одно время заменял начальника экспедиции, но руководить не по мне. Питаемся дичью – тут ее много, муку, рис, крупы, сахар, батареи для рации доставляет вертолет. Вчера к палаткам вышел красавец марал с ветвистыми рогами, поглядел, как мы живем, и ушел. Дружу с проводником, внуком местного шамана. Заимел личную собаку.

Товарищи по партии удивляются, когда жонглирую тремя предметами, показываю нехитрую манипуляцию[11], чему научился у тебя. Еще раз прости, что не стал акробатом, гимнастом, не унаследовал твою профессию, но лучше быть хорошим геологом, нежели средненьким артистом…»

Лосев открыл на гримерном столике ящик, достал прибереженные для минут волнения сигареты, закурил и стал перечитывать письмо, которое, казалось, пахло дымом костра…

Алла наступала на администратора, и тот пятился от девушки, пока не уперся спиной в стену.

– Тоже мне тайны мадридского двора! Все наши говорят об иностранце в директорской ложе, гадают, кого выберет, а вы не желаете раскрыть рот, утолить любопытство! Кто понравился антрепренеру, кого купит?

– Я не в курсе… Не имею ни малейшего понятия, – лепетал администратор. – Встретил, как было приказано, принес в ложу бутерброды, сельтерскую, спросил, не желают ли кофе…

Алла задумалась:

«Если важный гость явился на начало представления, а не на второе отделение, значит, нужен не только Свободин с медведями. Вопрос: кто?..»

Администратор дождался, когда молодая актриса потеряла бдительность, нырнул под руку Аллы, но гимнастка не позволила улизнуть, схватила за полы пиджака.

«Везет Свободину, года нет, как работает с медведями, а на горизонте замаячила поездка за рубеж! Но с медведями, особенно белыми, в Европе будет много хлопот, климат для зверей неподходящий, требуется специальное питание. Мы с Борькой отработали без единого срыва, в отсутствие шефа показали высший класс, должны понравиться…» – Алла представила, как иностранец приходит за кулисы, выказывает восхищение молодой артисткой, предлагает выгодный контракт…

– Извините, мне должны звонить… – залепетал администратор, но Алла ничего не слышала.

«Наш номер, понятно, несравним с аттракционом Свободина, мы с Борькой и Илиасом Мамедовичем проигрываем белым медведям, но нельзя сравнивать разные жанры, каждый хорош по-своему. Свободин работает целое отделение, мы только 12 минут. Не надо терять надежду на лучшее – купят, отправят в Европу и нас…»

Девушка мысленно уже собирала в дальнюю дорогу вещи, видела в зарубежных газетах, журналах кричащие заголовки: «Триумф русских канатоходцев! Звезда цирка на свободной проволоке!»

Тромбонист не смотрел на Гошу Борулю, который возвышался над пюпитрами с нотами и продолжал прерванный первым отделением спор:

– Не перестаю вам удивляться: все наши чуть ли не строем поспешили в буфет или в курилку, вы же караулите инструменты, точно их могут умыкнуть в антракте.

– Ничего не охраняю. Вы, между прочим, тоже остались.

– Мне в буфете делать нечего, когда там отсутствует пиво, а с куревом давно завязал.

– У Фиры для вас под прилавком припрятана бутылочка. Фира расположена к вам, рано или поздно пострадает за нарушение правил торговли.

– Фира знает, где хранить пиво, кому наливать. Последнюю у нее бутылку осушил вчера после представления.

Тромбонист обернулся к манежу, где униформисты свертывали ковер, заносили тумбы, устанавливали проволочную решетку. Музыкант еще ни разу не видел аттракциона белых медведей, впрочем, как и все представление, так как занимал в оркестре место за спинами коллег: выпускник Московской консерватории, четверть века прослуживший в симфоническом оркестре, стыдился, что на пенсии работает в цирке, где музыку заглушает звериный рык, лай, зрители следят за зрелищем и не слушают оркестр. Музыкант молил бога, чтобы знакомые, тем более родственники или сокурсники, не увидели его в цирке, не узнали, где играет некогда лучший в выпуске музыкант.