– Ну что, дорогой друг, как Ваши впечатления от увиденного? – поинтересовался Кирилл Аркадьевич.

– Всё выглядит вполне приемлемо. Я в нетерпении.

– Могу предложить Вам провести пересадку прямо сегодня, но нужно учитывать, что день-два Вы должны будете оставаться под нашим наблюдением. Стандартная схема после операций.

– А не слишком ли мы торопимся? – брови Глеба Геннадьевича поползли к переносице. Спешку он не любил, ведь в ней всегда можно было допустить ошибку.

– Послушайте, технологии у нас на самом высоком уровне, но нейроны всё равно долго не хранятся. Чем дальше, тем меньше мы уверены в их изначальных свойствах. Максимальный срок – это завтрашнее утро.

Глеба Геннадьевича такое заявление напрягло.

– И я узнаю об этом сейчас? – он недовольно скрестил руки. – Вы не думали, что об таком нужно сообщать до подписания согласия?

– Виноват, Глеб Геннадьевич, ‒ гендиректор в капитуляции поднял ладони. – Действительно стоило сообщить раньше.

Всё же пораскинув своими пока ещё собственными мозгами, Глеб Геннадьевич пришёл к выводу: «Если приду завтра, не смогу быть до конца уверен, что он пересадит те же нейроны. Сейчас есть возможность отследить все этапы. Конечно, я был к этому не готов, но, если, как он говорит, они потеряют свои «изначальные свойства», смысла не будет. Лучше перестраховаться».

– Хорошо, я согласен провести операцию сегодня, но хочу отследить весь путь клеток в мой мозг. Надеюсь, вы понимаете.

– Конечно, Глеб Геннадьевич. Если пожелаете, включу Вам трансляцию самой пересадки.

Лёжа под холодным светом операционных ламп, Глеб Геннадьевич старался, как можно больше, думать, чтобы оставаться на плаву. Он размышлял о том, как сильно изменится его жизнь уже завтра, как он расширит границы своего сознания, как простые людские заботы перестанут его волновать. Он станет на ступень выше, он устремится к Богу. Глядя на ход операции прямо перед собой, мужчина удивлялся, как мало вещества нужно, чтобы контролировать в своём теле всё, как много мыслей умещается на таком ограниченном пространстве. Но сегодня его станет больше, этого пространства. Глеб Геннадьевич пытался представить себе то, что ему удастся постигнуть, но пока что не мог. Однако он уже оставлял прежнюю жизнь далеко позади, постепенно отделялся от мирской суеты и навсегда отрекался от гнусного прозвища – человек.

– Вы очень много думаете, – усмехнулся гендиректор. Будучи хирургом, он демонстрировал высочайшее мастерство, аккуратность, филигранность движений.

– Как Вы считаете: чего я смогу добиться после операции?

– Сказать трудно. Донор был хорош в точных науках, обладал живым умом. Боюсь представить, какое сверхсущество получится, если наложить его знания на Ваши.

– Никогда не хотели провернуть такое с собой?

Кирилл Аркадьевич на секунду остановился, но быстро продолжил.

– Думал об этом, но не доверил бы никому подобное. Не хочу себя расхваливать, однако опыта в таких операциях у меня побольше, чем у всех, кого я знаю.

– А как Вы вышли на донора? Или он сам Вас нашёл?

– Скажем так: он мой старый знакомый. В момент отчаяния обратился ко мне.

– Так Вы исполнитель желаний, джинн. Удачно совпало, что я обратился с подходящей просьбой.

– Это правда. Я хотел ему помочь, но сам не предлагал никому такие услуги. А Вы действительно вовремя пришли ко мне.

Когда операция закончилась, Глеба Геннадьевича перевели в специализированную палату, где круглосуточно отслеживали его показатели. Несколько раз в день к нему заходил сам гендиректор, фиксируя малейшие изменения.

– Ощущаете что-нибудь необычное? ‒ спросил он в очередной раз.