Эта ситуация обыгрывалась им в уме неоднократно. Копать приходилось в основном в болотистых местах Ленинградской области, там, где к форс‑мажору нужно было быть готовым всегда. Его «коллеги», с которыми он изредка встречался в гостях для «обмена опытом», об опасностях провалиться под лёд или в болотное окошко рассказывали с азартом, красочно расписывая случившееся с ними, так что сторонний человек мог подумать, что любая прогулка «за грибами» в лес непременно должна закончиться под многометровым слоем вонючей жижи или на дне озера. На самом деле каждый понимал: бравада была напускной, все они инстинктивно боялись такой гибели. Боялись оказаться беспомощными перед медленно наступающей смертью, когда тело погружается всё глубже и глубже, пальцы уже не могут удержаться, соскальзывают, и ты уходишь вниз в вонючую холодную кашу из грязи, где невозможно найти опоры. Лицо обращено вверх, остекленевшие от ужаса глаза пытаются захватить как можно больше от ускользающего мира, рот открыт, но от ужаса не можешь даже крикнуть. Тело уже погрузилось, теперь черёд головы. Холодная вода льётся в уши, ноги судорожно пытаются молотить жижу, но еле двигаются, медленно и безнадёжно, как в кошмарном сне, когда убегаешь от неведомого некто по пространствам, выстроенным работающим на бешеных оборотах мозгом. Но это не сон, это жизнь, и она вот‑вот оборвётся. Наконец погружается и лицо. Грязная вода льётся в рот и ноздри, начинаешь захлёбываться. Глаза заливает, тело судорожно дёргается, пытаясь вытолкнуть жидкость из лёгких. Кисть руки, ещё остающаяся на поверхности, судорожно молотит в воздухе, как бы прощаясь с уходящим миром: «Пока‑пока, до свидания, всего доброго! Мой поезд уже вовсю катит на запасной путь». А что потом? Удушье, конвульсии, боль; интересно, какая именно? Сильная или слабая? Кто может это описать кроме утопавших, которым подфартило быть спасёнными? Сердце трепыхается всё слабее и слабее, мозг функционирует с удесятерённой скоростью, прогоняя по нейронам потоки паники, ужаса, сожаления. И раскаяния. Да, может быть, и раскаяния. Если боль всё‑таки уходит, покидая тело вместе с жизнью.

Артём истерически хихикнул. Некстати он вспомнил увиденную в больнице по телевизору передачу. На экране чередой сменяли друг друга эксперты, экстрасенсы, кандидаты околовсяческих наук, на чей разум оказала губительное действие унесшая в Лету НИИ и ВУЗы перестройка, за которую они в своё время яростно драли на площадях глотку. Маги всех расцветок и мастей обоснованно и аргументировано доказывали существование души после смерти. Ссылались на британских учёных, которые, как всегда, проводили недоступные пониманию обывателя опыты и эксперименты. Например, раскладывали на шкафах и антресолях в больницах рисунки так, чтобы изображения на них можно было увидеть только сверху. Потом пациенты этих больниц рассказывали тем же учёным, что там было нарисовано. Расчет был на то, что эти рисунки должны были от нечего делать разглядывать их души во время порхания под потолком, пока врачи со всем усердием пытались оживить пациентов, чтобы выяснить, что же именно видела душа, пока спасали бренное тело. Артём представил свою душу, которая вылезает из оболочки и пробирается наверх сквозь толщу воды, чтобы попорхать на поверхности над полыньёй. А потом она бродила бы положенное ей время, либо сорок суток, либо больше, либо меньше (здесь мнения учёных и шарлатанов расходились в зависимости от их собственных пожеланий), по железнодорожной насыпи возле бетонных обломков. Может быть, встретила бы здесь душу покойного Нилова.