– Максим Михайлович, – на этот раз его поправляет Назарова, – неужели вы думаете, что все сдадут экзамен на два?

– На сегодняшний день я уверен только в Окуловой, – смотря мне в глаза, говорит Максим Михайлович. – Кстати, после этого урока задержись. А теперь приступаем к теме.

Весь урок я чувствую на себе настойчивые, полные неприязни, взгляды, и слышу, как многие одноклассницы перешептываются между собой. Зная, что именно они обсуждают, я с каждой следующей минутой становлюсь все мрачнее.

Изо всех сил стараюсь сосредоточиться, но биография Блока, которую нам рассказывает Максим Михайлович, никак не желает мною восприниматься. Я обреченно закрываю тетрадь и складываю руки на груди. Через пару минут я понимаю, что Максим Михайлович смотрит на меня. Я – единственная, кто ничего не пишет. Снова беру в руки тетрадь, но, учитель качает головой и улыбается одними лишь уголками губ, и я продолжаю свое безделье.

Спасительная трель звонка немного приводит меня в чувство. Я продолжаю сидеть на своем месте, наблюдая за тем, как одноклассники покидают кабинет. Сегодняшние попытки девчонок заболтать Максима Михайловича заканчиваются, даже не начавшись – он безапелляционным тоном требует немедленно покинуть его кабинет.

Когда мы, наконец, остаемся одни, учитель садится со мной за одну парту, со скрипом отодвинув стул. Сейчас мы сидим очень близко – я даже чувствую аромат его парфюма, который приятно обволакивает все вокруг меня.

– Скажи мне, Окулова, – просит Максим Михайлович, – ты точно уверена, что хочешь сдавать литературу?

А говорил, что уверен во мне.

– Я собираюсь поступать на журфак, Максим Михайлович, – напоминаю я. – На журфак в МГУ. Так что в выборе экзамена я уверена, как в самой себе.

– Я так и думал, – одобрительно хмыкает учитель. – Надомник, с которым я занимался почти весь учебный год, наконец-то получил разрешение от врача посещать в школу, так что моя нагрузка несколько изменилась. И поэтому в среду и пятницу после уроков я могу заниматься с тобой.

Я таращу на него свои глаза, не в силах поверить, что это происходит на самом деле. Максим Михайлович дополнительно занимается только с одаренными учениками – так в прошлом году он натаскивал одного из золотых медалистов. Паренек сдал литературу на сто баллов, и о нем даже написали в местной газете. Северцев с самого первого сентября упрашивает Максима Михайловича заниматься с ним по русскому языку, но каждый раз получает отказ.

– Конечно же, я согласна!

Не скрывая своей радости, я коротко хлопаю в ладоши, словно мне пять лет, а потом и вовсе обнимаю Максима Михайловича. Он машинально отвечает на это объятие, а потом резко отстраняется. Я в ужасе смотрю на свои руки, не понимая, что на меня нашло. Глаза начинает щипать – когда я нервничаю, то все время плачу.

– Максим Михайлович, – почему-то шепчу я, чувствуя себя так глупо, как никогда раньше, – простите меня. Я…

– Окулова, взгляни-ка на меня.

Я поднимаю глаза, и учитель хмурится. Похоже, моя реакция вызвала у него одно лишь недовольство.

– В том, что ты обняла меня, нет ничего предосудительного. – И именно поэтому, наверное, он от меня отстранился, как ошпаренный. – Ты же не повисла у меня на шее, верно?

Я киваю, и Максим Михайлович смахивает невидимую пылинку с моего плеча.

– Начнем со следующей недели, хорошо? – спрашивает он. – Времени не так много, но кое-что мы все же успеем.

– Спасибо вам, вы не представляете…

– Только не это, Окулова, умоляю тебя. – Максим Михайлович встает. – И, кстати, на занятие принеси с собой чай.

– Чай? – переспрашиваю я. – Какой чай?