Иван, разглядывая алмазную пыль, произнёс:

«Это не природный симбиоз. Споры мутировали в Чернобыле, впитав квантовые поля реактора. Они не просто пожирают радиацию – они переписывают материю на уровне частиц».

Сцена в лектории

Зал конференции «Биохакинг: этика и будущее» гудел, как улей. Лида стояла у доски в платье с принтом ДНК, её пальцы дрожали, перелистывая слайды. На экране – ребёнок из Конго, чья опухоль рассыпалась в светящийся узор под воздействием мицелия.

– Мы называем это симбиозом, – голос её звенел, как натянутая струна. – Грибница не убивает рак. Она учит клетки… «забывать смерть».

В первом ряду мужчина в костюме от Brioni поднял руку. Его бейдж гласил: «Доктор Хартманн, NeuroUnited».

– Прекрасная сказка, – сказал он, щёлкая ручкой. – Но где ваши клинические испытания? Сертификаты? Или вы предлагаете лечить рак грибами, как шаманы?

Зал взорвался смехом. Лида сжала указку:

– Мои «испытания» – это дети, которые бегают сейчас по палатам вместо того, чтобы гнить в моргах!

Тишина. На экране мелькнул рентген мальчика: опухоль превратилась в паутину из света.

– Это фотошоп! – крикнул кто-то с галёрки.

Лида достала из сумки пробирку с мицелием. Споры внутри пульсировали, будто сердце инопланетного существа.

– Вот мой сертификат. Он живой. И он голоден. Давайте выпустим его в зал…, может он сожрет негатив?!

Дорога в никуда

Через неделю в её лабораторию в Чернобыле наведались люди в чёрном. Их лица были стёрты, как старые фотографии.

– Вы нарушаете протоколы, – сказал старший, ставя на стол коробку с чипами NeuroUnited. – Эти дети – собственность системы. Их болезни уже оптимизированы.

– Оптимизированы для могилы? – Лида бросила в него образец мицелия, поддев его скальпелем. Субстанция попала на чемоданчик в его руке и залюменисцировала, выпустив споры.

Мужчина достал платок, прикрывая рот:

– Последнее предупреждение. Закройте лавочку. Или мы пришлём… санитаров.

Наутро она нашла в почте конверт без марки. Внутри – фото её сестры Надии, идущей из школы. Красным маркером написано: «Оптимизация близких = 99,9% успеха».

Они ударили 13 марта, когда Лида везла образцы в Киев. По дороге она подобрала сестру Надию, решившую развеяться в столице. Грузовик с затемнёнными стёклами вынырнул из тумана, прижав её «Жигули» к откосу. Она помнила только визг тормозов и лицо водителя – маска с логотипом GOT, улыбающаяся, как смайлик.

Очнулась в канаве. Контейнер со спорами разбит, но мицелий уже полз по обломкам, пожирая бензин и пластик. В кармане – записка, написанная её почерком:

«Они думают, что смерть – это конец. Мы знаем – это точка перезагрузки».

Лида, глядя на мицелий, подумала:

«Он не отражает нас. Он поглощает, как чёрная дыра, и рождает новое. Мы – его генетический мусор, а он – эволюция, которой не нужны боги».

Надия, её сестра, погибла в аварии. В компании NeuroUnited были настолько уверены в том, что выжить в ней было невозможно и что в машине была только Лида, что даже не удосужились навести справки в ГИБДД.

Перерождение в тени

Решение пришло само – Лида взяла паспорт сестры. Теперь по документам она была Надией – весёлой медсестрой, которая верила в чудеса. С работы скорбящая «Надия» уволилась. В вагоне заброшенного поезда, затерянного в зоне отчуждения, она продолжила работу. Стены были обиты свинцом, провода тянулись к ветряку на крыше.

– Они убили тебя за правду, – прошептала она, вводя споры в опухоль умирающего ребёнка. – Но я закончу то, что начала.

Через неделю мальчик бегал по палате. На рентгене светился узор – мицелий, сплетённый с клетками.

– Ты сама стала Лисичкой, – сказал Иван, разглядывая её руки. Гифы под кожей пульсировали синью. – Частью симбиоза.