Когда они подъезжают к съезду с автомагистрали, дождь становится тише, а небо приобретает лиловый оттенок, как у синяка. Они сворачивают с трассы, и порывы ветра награждают автомобиль серией тычков – словно хулиган, напоминающий о том, что это еще не последняя встреча с ним.

Когда они сворачивают на дорожку, обрамленную елями, ведущую к дому Анны, становится слышно, как под колесами похрустывает гравий. «Шеви-Малибу» на фоне особняка во французском колониальном стиле смотрится максимально неуместно. Шахрияр делает глубокий вздох и выходит из машины.

Вэл встречает его у дверей. На ней свитер свободного покроя и штаны для занятия йогой. Рыжие локоны перехвачены резинкой для волос.

Она треплет Анну по волосам.

– Привет, кроха. Ну как, хорошо оттянулась с папой?

– Мы наелись ирисок, – Анна обнимает мать.

– Ну и как они тебе?

– Когда ели – нравилось, а сейчас думаю – так себе.

Вэл смеется и в шутку щиплет Шахрияра:

– А ты что скажешь?

– Что тут сказать? Привез ее домой целой и невредимой.

Анна расталкивает взрослых:

– А где Джереми?

– Здесь, егоза! – раздается из фойе зычный баритон.

Анна с восторгом кидается на голос, и у Шахрияра опускаются руки.

– Есть минутка поговорить? – спрашивает он Вэл.

Они выходят на покрытую гравием дорожку.

– Ты рассказала Анне о том, что у меня проблемы с визой?

Вэл смотрит куда-то за его плечо. Крошечные морщинки в уголках глаз – единственное свидетельство их уже десятилетнего знакомства, да и то они становятся видны, только когда Вэл улыбается.

– Должна же я была ей что-то сказать. Она спрашивала о планах на Рождество. Ну и мне показалось важным поставить ее в известность, что тебя тут, может, уже не будет.

– Я бы предпочел рассказать ей обо всем сам. Ну, или, по крайней мере, ты могла бы предупредить, что собираешься с ней говорить на эту тему. А я бы уж сам ей сказал.

– И когда, позволь узнать?

– Не знаю, – вздыхает он.

– Какие-нибудь успехи в поисках работы есть? У тебя осталось не так уж много времени.

Несколько позже он ждет наверху, пока Анна не подготовится по сну. Он считает вслух, покуда дочь чистит зубы (она останавливается, когда он доходит до ста двадцати), следит за тем, чтобы она хорошенько поработала зубной нитью, после чего встает у ее двери, ждет, пока она не переоденется в пижаму. Наконец, она разрешает зайти.

Ее комната располагается на чердаке под самой крышей с пологим наклоном. Спальня отделана деревом и очень уютная. Кровать стоит в самом углу. За единственным ромбовидным окном заливается слезами дождь – он вернулся, как и обещал. За стеклом качаются ветви дуба, что растет во дворе. Где-то в отдалении тихо рокочет гром.

– У меня кое-что для тебя есть, – говорит Шахрияр, когда Анна залезает под одеяло.

Он сует руку в рюкзак, который таскал с собой весь день, и принимается шарить в нем на ощупь. Пальцы проходятся по зиплоковым пакетам с нарезанными яблоками и крекерами, бутылкам с водой и другим свидетельствам того, что он провел день с дочерью. Наконец, он достает книгу с потрепанными уголками в серой войлочной обложке. Заглавие начертано красными, как знамя революции, буквами. На бенгальском написано রশু দেশের উপকথা – «Русские сказки».

– Когда мне было столько, сколько тебе, это была моя самая любимая книга. Это собрание русских сказок, переведенных на бенгальский язык.

Девочка не выказывает и толики переполняющего его восторга, и мужчина умолкает, будто спотыкается. В который раз его посещает ощущение, что из него никудышный отец. «Ничего толком сделать не могу», – думает он.

– Что, солнышко, даже посмотреть не хочешь?