Вскоре мы вошли в достаточно крупное село. Пьяны там были все – от восьмидесятилетних старух до десятилетних детей. Кто-то из местных вернулся из армии, следовательно, гулять пришлось всем сельским поселением. Как ни странно, но нам удалось отыскать в этом угаре фельдшерский пункт. Самое, конечно, удивительное, что медработник был трезв как стеклышко. Впрочем, надо заметить, что фельдшер оказался фельдшерицей, симпатичной башкиркой лет тридцати, она быстро вправила то, что следовало вправить (это все же был вывих) и наложила на поврежденное место то, что следовало наложить, после чего отпустила нас восвояси.

Правда, это восвояси оказалось не так уж просто найти. Относительно трезвый (т.е. он мог складывать буквы в слова; иногда) местный житель просветил нас, что туристы раньше останавливались на мысу за правым поворотом реки, но теперь уже не останавливаются. «Почему?» – поинтересовались мы. «Так мы же их грабим», – ответствовал изумленный нашей наивностью пейзанин и пошел своей неровной дорогой. Лагерь наших нашли уже ночью. Нас никто не ограбил. С первыми лучами солнца все плоты снова тронулись в путь. Вот в такой стране мы жили.

До зимы еще две осени:

Осень-мама и осень-папа.

Протекает крыша.

На пол капает.

Считаю: шесть, семь, восемь…

СНЫ 1

Было время, я собирал сны. Сейчас эти записи куда-то затерялись. Осталось только то, что в памяти. Первый сон приснился мне еще в детском саду. Мы веселой компанией идем лесной тропой в беспечном и радостном настроении. Вдруг на нас налетают какие-то злодеи. Завязывается драка, причем дети почему-то оказывают вполне достойное сопротивление взрослым, но битва проиграна, и я понимаю, что надо бежать. Я вскакиваю на велосипед (откуда-то он там оказывается) и удираю, с остервенением крутя педали. Погоня отстает, я уже почти спасен. Но тут из густых кустов показывается дуло пистолета, старинное, с раструбом на конце. Из него вылетает пуля, она летит почему-то очень медленно. Я понимаю, что пуля эта смертельна для меня. Надо просто остановиться или прибавить скорость, но ничего из этого сделать я не могу – ноги продолжают крутить педали, а смерть летит мне прямо в грудь. Мне очень страшно, и я ПРОСЫПАЮСЬ.

Другой сон приснился не мне, а Мстиславскому, но, т.к. я являюсь в нем главным действующим лицом, расскажу и его.

Лешечка работает в спецорганах и преследует трех опасных преступников: меня и двух неразлучных подружек: Грабарскую и Кедреновскую. Начинается погоня, естественно, на Арбате. Лешечка понимает, что его слежку заметили и ускоряет шаг, чтобы задержать злодейских беглецов прямо на месте, но расстояние никак не сокращается, он переходит на бег – эффект прежний: криминальная троица, не прибавляет шагу, они смеются, даже лакомятся мороженным, но приблизиться к ним не удается.

Все четверо оказываются в Замоскворечье. Тут картина, похоже, начинает меняться – Мстиславский оказывается ближе к преследуемым, он вот-вот схватит их. Тут я, судя по всему, главный в шайке, врываюсь в Третьяковскую галерею. Грабарь с Кедрей бросаются за мной. Лешечка выхватывает пистолет и устремляется вперед. Сокровищница национальной живописи почему-то совершенно свободна от многочисленных в это время посетителей. На входе Лешечку встречает только седенькая старушка в очках, вероятно, смотрительница музея. «Где шпионы?!» – орет Мстиславский. Испуганная, но и обиженная старушка отвечает: «Какие шпионы, молодой человек? Это Храм искусства, сюда ходят не шпионы, а…» Не слушая эту грымзу, Лешечка бросается вверх по лестнице, проносится мимо развешанных по стенам шедевров, он уже готов миновать «Троицу» Рублева, но тут замечает, что у изображенных на ней наши лица! «Видела?! – кричит он неотступно следующей за ним смотрительнице. – Это же Гудков!» «Ну что Вы? – с сомнением лепечет старушка, вглядываясь в правую фигуру, в которую Лешечка тычет маузером. – Я прекрасно знаю Митю, это не может быть он…».