И существо, и природа науки, по моему мнению, собственно, вовсе не охватываются и не определяются ходячими формулами, игнорирующими свойственный ей элемент чувства. А тот, кто не испытывал и не знает того чувства sui generis, о котором мы говорили выше, собственно, не знает науки и не причастен к ней, подобно тому как не мог бы знать существа поэзии тот, который бы рассуждал о стихах и т. п., но не знал чувства красоты, или подобно тому как не знал бы вовсе существа религии тот, который бы целые книги написал о египетском культе и божествах и о разных других религиях, но никогда не испытывал и потому не знает и знать не может тех особых чувств мистического характера, которым соответствует понятие религиозного чувства и без знания которого религия вообще понята и познана быть не может.

Упомянутые чувства составляют красу духа человеческого и высшие идеальнейшие блага, поддержку и утешение жизни человеческой.

Не требуется и невозможно на земле, чтобы все посвящали себя специально культу науки, как невозможно, чтобы все были поэтами или служителями и проповедниками религии. Но тем не менее приобщение к науке путем хотя бы временного поднятия существа нашего до высоты ее, до созерцания и чувствования ее высоты и красы составляет такой же необходимый элемент полной и совершенной жизни, как такое же приобщение к другим идеальным сокровищам рода homo sapiens, например к поэзии, к религиозному чувству… Такой homo sapiens, который никогда не приобщился в этом смысле к sapientia, к высшему проявлению и воплощению этого свойства человечества – к науке, не есть homo sapiens в полном и совершенном смысле этого слова, как и тот, кто никогда в жизни не поднялся до высоты поэзии или эстетики вообще, кому даже неизвестно чувство эстетического подъема и воодушевления.

Поэтому идеалом развития человечества должно быть достижение такого состояния, чтобы никто в этом отношении не оставался в обиде, чтобы приобщение к высшим идеальным благам человеческой культуры, в том числе и к науке человеческой, могло быть уделом всех и каждого.

Теперь приобщение к науке является уделом немногих; в наиболее близком и тесном отношении к ней находятся, конечно, те, которые свою жизнь специально посвящают культу и развитию науки.

Особенно высокого подъема и сильного напряжения достигает то чувство незаинтересованного воодушевления, которое мы назвали «научным чувством», в области научного творчества в моменты творческого «вдохновения» и созерцания впервые новой истины, особенно если она освещает большие, темные прежде пространства. Такой впервые увиденный свет представляется особенно чудным и вызывает подчас экстаз и сильное физическое потрясение. Бывают, конечно, миражи, большие печали и разочарования, и абсолютной гарантии против этого почти никогда не бывает. Нечто подобное пришлось переживать довольно широким кругам образованной публики по поводу известия об открытии проф. Кохом средства излечения чахотки. Некоторые профессора-старики, покрытые славою и сами сделавшие великие открытия, объявляя в аудиториях содержание полученной из Берлина телеграммы, плакали от волнения, энтузиазм в аудиториях (например, Гейдельбергского университета) был неописуем. Дальнейшие вести причинили многим, конечно, горькое разочарование.

Эмоциональное действие научных идей, конечно, не ограничивается моментом первого появления. Характер чувства меняется, оно получает более спокойный характер, но подчас сохраняет или приобретает большую силу, и власть, и способность воодушевлять на великие подвиги. Как показывает история науки, в особенности в периоды гонения воодушевление и преданность научным идеям доходит со стороны авторов их подчас до готовности потерпеть за них смерть, например до предпочтения мучительной смерти на костре отречению от найденной научной истины.