Университет Илья Муромцев

Только я выспался после писательских трудов, как мне позвонила жена отца. Она сказала, что завтра у меня собеседование с ректором государственного университета на должность юрисконсульта. В то время С. Н. возглавляла выездную финансовую проверку в нем. Все ее просьбы могли быть исполнены.

Когда я забирал трудовую книжку в Росреестре, кадровик удивленно спросила:

– Мы же для Вас недавно пропуск выпустили. Почему так спешно уходите?

– Предложили другую работу по профилю, – радостно ответил я.

***

У здания университета, построенного еще в семидесятые годы, я бывал лишь раз. В каменных стенах царила строгая атмосфера советского прошлого. С. Н. встретила меня у входа и провела в приемную ректора.

В кресле сидел высокий мужчина в очках с редкими седоватыми волосами. Он поздоровался со мной за руку. Внимательно посмотрел мой диплом и заметил, что оценки там разного достоинства, но работать можно и с такими. Поинтересовался, есть ли у меня жилье. Я ответил, что снимаю. Он сказал, вопрос можно решить. Важно снял трубку стационарного телефона и попросил соединить его с директором общежития. «Сегодня надо найти комнату для нового сотрудника». По этим словам стало ясно, что решение о трудоустройстве было принято до моего прихода.

Вошла строгая хорошо одетая женщина в элегантных очках. По виду ей было чуть больше пятидесяти лет. Это была начальница юридического отдела К. С. Раньше она работала следователем – ушла в отставку в звании подполковника, владела юридической фирмой, а последние пять лет отвечала за все правовые вопросы в университете. Она вежливо мне объяснила функционал отдела и разрешила приступить к работе через день, когда я решу вопросы с переездом в общежитие.

Красное каменное здание общежития состояло их двух блоков секционного типа. В крохотной комнате с порванным линолеумом на полу стояла разваливающаяся панцирная кровать. К стене примыкал грубо сколоченный шкаф. С потолка свисала тусклая лампочка. За две тысячи рублей в месяц это были приемлемые условия. Я платил за двоих, чтобы ко мне никого не подселяли.

На кухне ползали тараканы.

Два санузла на восемь комнат, в которых жили от двух до четырех человек. Утром было сложно попасть в туалет. Душевая комната на все девять этажей располагалась в подвале. Мужское время посещения – полчаса утром и два часа вечером. Остальное время отдавалось девушкам. Но они никогда не выходили вовремя, из-за чего выстраивалась большая очередь. В душевой не было занавесок, только перегородки. При этом вода быстро скапливалась на полу, потому что стоки забивались волосами.

Теперь я узнал, что такое настоящая общага.

Как только я заселился, ко мне постучали две девочки из соседней комнаты – попросили сахар. Я сказал, что еще не разобрал вещи, но скоро его найду. Одна из девушек заинтересованно осмотрела комнату через открытую дверь. Кроме больших бирюзовых глаз, которые я сразу заметил, у нее были узкий аккуратный вздернутый нос, притягательные большие губы и русые, почти блондинистые, волосы. Это была Лиза; первый курс, направление «маркетинг».

Я нашел в своих вещах сахар и пошел к их комнате. К двери прикреплен забавный подростковый рисунок с девушкой в смирительной рубашке, надпись на нем гласила: «Без печенек не входить». Я постучал.

– Я без печенек, но с сахаром, – сказал, улыбнувшись.

– Спасибо, но без печенек не пустим, – отозвались девушки, и тут же за закрытой дверью раздался громкий смех.

На кухне висел список дежурных по секции. Я сфотографировал его и решил по социальным сетям найти Лизу. Начал с самой редкой фамилии и угадал. В ее профиле ВКонтакте было много фотографий, в том числе и с недавнего дня рождения. Ей только исполнилось восемнадцать.

В первый рабочий день меня представили коллективу. О подробностях его формирования я узнал со временем. К. С., став начальником, привела сюда свою одноклассницу Н. В., которая проработала большую часть жизни топографом. Затем сослуживицу, следователя в отставке О. А., и свою сноху И. М. Единственным членом коллектива, появившимся не по связям, была Ю. С., потому что работала здесь юристом еще до прихода К. С. и знала множество подводных камней. Мне обещали платить 18 тысяч рублей, но только после испытательного срока. Первые три месяца я получал по 12 тысяч. Неделями я сортировал документы в папках – другую работу мне не доверяли.

От депрессии я спасался просмотром сериала «Во все тяжкие», невероятно меня увлекшим. Я радовался, что могу посмотреть несколько сезонов подряд, в отличие от бедолаг, ждавших по серии в неделю.

В общежитии меня начали принуждать к общественной работе. Некоторые жили с собаками, нарушая внутренние правила. Я не собирался подтирать за ними грязь после вечерних прогулок. Жители блока на меня ополчились. Я сказал, что если будем все делать по правилам, то собаки будут жить на улице вместе с хозяевами. Подготовил старосте секции официальное возражение со ссылками на законы, запрещающие принудительный труд. Эта бумага прошла через многие руки и легла на стол моей начальнице. Ей понравилось, как я написал, но она попросила не устраивать конфликты в общежитии. И дала наставление:

– Помню протокол, составленный молодым следователем: «на столе лежит печенька, на полу блевотина». Вот чтобы такого дилетантства в документах не было. Убирай все эмоции. Должны быть только факты. Что вижу, то пою – не про нашу профессию.

Теперь К. С. позволила мне отвечать на служебные записки и обращения граждан. Мои ответы она редактировала, показывая, что убрать. Я быстро научился писать сухо и официально. Мне хотелось доказать, что умею работать оперативно. Всегда выполнял поручение в течение дня и письменно отчитывался о результате К. С.

– Работа в органах научила меня главному принципу: дело должно вылежаться. Спешка ни к чему, – говорила она и убирала в папку мой документ.

Порой ее стол был завален должностными инструкциями, договорами, служебными записками, которым она позволяла «вылежаться» не меньше недели.

Я выполнял поручения так быстро, что у меня оставалось много свободного времени в течение рабочего дня. Я начал читать электронные книги. Иногда так увлекался, что не слышал, как меня зовут.

Меня очень впечатлили «Гроздья гнева» Джона Стейнбека и два романа Джеффри Евгенидиса: «Средний пол» и «А порою очень грустны». Поразил и нон-фикшн «Побег из лагеря» – про ужасную жизнь в трудовом лагере КНДР. Хотя потом выяснилось, что многое там преувеличено. Читал автобиографии Милоша Формана, Георгия Данелии, Вуди Аллена и даже Арнольда Шварценеггера.

Вообще, я чувствовал, что после стольких лет постоянного напряжения обрел свободу: не надо больше сдавать зачеты и контрольные, а после конца рабочего дня я предоставлен сам себе.

Изначально я установил себе планку отработать пару лет, чтобы у меня был минимальный стаж для допуска к адвокатскому экзамену, но втянулся, да и в коллективе ко мне привыкли. У них больше не было опасений, что я кот в мешке. Мне стали давать больше значимых поручений. Я занимался получением новых свидетельств на недвижимость и внесением изменений в кадастровые паспорта объектов. Мне давали возможность сходить с И. М. в судебные процессы. К моему счастью, всего через полгода она уволилась (ее мужа, сына К. С., отправили в другой город возглавлять прокуратуру), и теперь все судебные дела были мои. Эта работа мне нравилась больше всего.

Перед моим первым самостоятельным судебным процессом у меня тряслись руки. Я представлял университет в другом городе по иску от соискателя докторской степени. Та вышла в суд с тем, что образовательные услуги ей должным образом не оказаны, из-за чего она не смогла защитить докторскую. В университете этим направлением занималась старая профессорша, которая категорически отказывалась ехать в другой город по состоянию здоровья. Документов, подтверждающих осуществление какого-либо научного консультирования, почти не было. Разумеется, при таких обстоятельствах суд занял позицию истца.

О. мне иногда звонила. Она нашла работу в местном ЖКХ, где зарплату платили по исполнительным листам, – предприятие было банкротом. Там же она познакомилась с охранником, которого постоянно выводила на ревность. Специально говорила со мной в его присутствии. Он позвонил как-то, угрожая мне убийством. Я был тогда на нервах и ответил ему в грубой форме. От злости он пытался изнасиловать О., но она отбилась. Потом она связалась с другим парнем, который заложил в ломбард все подаренное мной золото. Она вовремя спохватилась и стала шантажировать его родственников заявлением в полицию. Он все выкупил и вернул ей, заплатив сверху 50 тысяч, которые она требовала.

О. приехала к подруге на 9 мая. Захотела встретиться со мной в нашем любимом ресторане рядом с академией. Я пришел пораньше, чтобы погулять вокруг места, где прошло мое золотое время. Зашел на задний двор общежития, где ровно четыре года назад нарисовал сердце для «Лапы». От него остался лишь поблекший верхний уголок. В кафе я смотрел на О. и понимал, что больше ничего к ней не чувствую.

Она пригласила меня к своей подруге. Я же хотел пройтись по набережной, чтобы посмотреть салют. После него мы медленно шли по перекрытым центральным улицам среди тысяч людей. Она взяла меня под руку и призналась, что всегда хотела погулять по проезжей части. В метро О. попросила провести с ней ночь. Она пристально посмотрела на меня. В этом взгляде я увидел ее готовность отдать девственность. Это должно было случиться давно и по любви, но наше время прошло. Одновременно подъехали оба поезда метро, которые увезли нас в разные стороны.