– Что там у тебя? – поинтересовался я.
– Разный перекус. Автобусы тут ходят с интервалом один в час, поэтому можно скоротать время… – мальчик порылся в рюкзаке и достал сэндвичи. – Например, с этим.
Я взял у него один и откусил приличный кусок. Даже не заметил, что был голоден, пока не распробовал тонкие ломтики мяса со свежими помидорами и листьями салата в каком-то сырном (кажется) соусе, аккуратно уложенными между двух мягких кусочков хлеба.
– С курицей, как я люблю.
– Так и думал, – кивнул малец, откусывая от своего.
Кусок был настолько велик, что малец едва закрывал рот, пока пытался его прожевать.
Я рассмеялся и протянул ему салфетку, которая торчала из бокового кармашка рюкзака.
– У тебя зверский аппетит, пацан. Ты бы поосторожней, так и подавиться можно.
– Я кусаю ровно столько, сколько могу осилить, – прочавкал он и вытер салфеткой испачканный рот.
– Поверю тебе на слово.
«С этим надоедой и правда веселее ждать».
– Как тебя зовут, пацан? – спросил я, совсем позабыв спросить ранее.
– Карл, – невозмутимо ответил малец, продолжая зверски жевать.
– Ты серьезно? – хмыкнул я.
– Если бы ты, правда, оказался зомби, то я точно был бы Карлом, – расхохотался малец и закашлялся.
– Ну вот, говорил же, что подавишься! – возмутился я, хлопая кряхтящего ребенка по спине.
Когда малец перестал издавать тошнотворные звуки, он вздохнул и легонько стукнул меня кулаком в грудь, отчего я недоверчиво проверил, не вытер ли он об меня слюнявую после кашля руку.
«Нет, ну а что?»
– Меня зовут Оскар, – наконец представился малец.
– Буду тогда звать тебя Оззи, словно ты зудишь у меня в паху, – кивнул я.
– Эй! – вскрикнул пацан и снова ударил меня, но на этот раз в плечо да посильнее. – Не смешно.
– А по-моему очень, – улыбнулся я и показал на ноги мальца. – Слушай, ты всё время в этих резиновых сапогах ходишь?
– В основном, когда выхожу гулять, – ответил он, доедая остатки сэндвича.
– Тебе не жарко в них?
– Нет, а что?
– Просто дети в твоем возрасте предпочитают более удобную обувь. Кеды, например.
– Когда это кеды стали считаться удобной обувью? – отмахнулся Оскар. – В них ноги потеют еще быстрее, а в моих сапогах ни одна лужа не страшна. Смотри!
Он подошел к небольшой застоявшейся луже, вдоль дороги, и с разбегу прыгнул в нее. Часть воды всплеском окатила небольшой участок дороги, но тут же начала стремительно высыхать от жары, а другая часть забрызгала коричневый комбинезон Оскара, на что малец сделал вид, что так было задумано.
– Хорошо, хорошо, – закатил глаза я. – Понял.
Посмотрел снова по сторонам и заметил ворону. Она надрывно летела в нашу сторону и опустилась на дорогу, прижимая к себе крыло.
Подойдя к краю трассы, встал возле мальца, чтобы разглядеть птицу поближе.
– Бедная, – произнес он. – Наверное, в полете повредила или какие-нибудь гады подбили.
– Люди такие слабые и глупые, – раздраженно сказал я. – Не имея возможности стать лучшей версией себя, все, на что они способны, – это навредить окружающим и тем, кто слабее.
– Любой изъян тоже воспринимается за слабость, – сказал малец, пожав плечами. – Когда у вороны подбито крыло, она отделяется от стаи, летит неловко в одиночестве, чтобы не показывать уязвимость.
– Сложно жить, когда ты не такой как все, ненормальный, – я посмотрел на свой шрам, проходящий вдоль запястья, и потер его.
– У всех свое понятие ненормальности, – ответил Оскар. – Что у тебя с рукой?
– Когда я был примерно в твоем возрасте, я ходил на баскетбол, – сказал я, продолжая изучать ворону, которая словно слушала меня, поблескивая своими синими глазами-бусинами. – У меня отлично получалось играть в команде, и я был на хорошем счету у тренера. Не всем это нравилось, естественно. Однажды после тренировки, когда я возвращался домой вдоль примерно такой же трассы, меня догнали трое мальчишек из команды. Мы подрались и в перепалке, один из мальчишек, достал маленький складной ножик и рассек мне мышцу на руке.