– Я слышала все, мы тут, у двери стояли, – сказала женщина тихо, и в ее больших темных глазах блеснули слезы. – Вы Новикову не слушайте, она не в себе. Актриса погорелого театра. Орет через дверь всем «проститутки», «дураки». Они со Светланой не разговаривали. Новикова дверью демонстративно хлопала, когда я или Света на площадку выходили. Только в щель обзывалась и в глазок за всеми подсматривала.

Нам с Викторией пришлось подойти поближе, чтобы слышать то, что говорила соседка в розовом. Когда мы проходили мимо двери квартиры 100, бабка схватила Викторию за рукав и проговорила почти шепотом:

– Слышишь, красавица, наговаривает на меня Жанка.

– Слышу, – ответила Виктория серьезно. – А вы постойте тут, проконтролируйте.

– Само собой, – хмыкнула бабка и сожмурилась, отпечатывая брови на тюрбан, мол, будет сделано.

– Антонина Николаевна, вы в театре играли? – спросила зачем-то Виктория.

Бабка расплылась в улыбке, подошла и вдруг сникла, так же быстро, как и расцвела:

– Не ври, не надо этого. Мала ты была, чтобы меня в театре помнить. А я ведь… Вассу играла, и леди Мильферд в «Коварстве и любви», и матушку Огудалову в «Бесприданнице», и Раневскую в «Вишневом саде».

– Билетершей она работала в театре, – громко припечатала Жанна с другой стороны лестничной клетки.

Бабка дернулась, как от удара током, плюнула и смачно обматерила молодую соседку. Мы подошли ближе к Салимову и Яровкину, которые стояли уже на пороге квартиры Жанны:

Конец ознакомительного фрагмента.