– И что, правда волков различаете?

– Алекс был хорошим учителем. Еще я умею подражать голосам птиц и некоторых животных.

– Белоснежка, – усмехнулся он. – Никогда бы не подумал. Даже больше верится, что вы ведьма.

– Я каждое лето проводила у бабушки. Она меня тоже очень многому научила.

– Не сомневаюсь. Потомственная, значит.

– Чужаков убивать будете? – прервала его глумление Урсула.

– Нет, в угол поставлю и проведу воспитательную беседу, – фыркнул Аксель.

– Может быть, это один какой-то волк. А может быть, это волчица и у нее где-нибудь останутся умирать щенки.

– Вам Алекса уже не жаль?

– Что вы такое говорите? Умейте разделять понятия. Они просто животные. А вы что, мстить собираетесь? Кому? Волку?

– Ладно, успокойтесь. Попробую обойтись холостыми и зарядами с солью. Так даже убедительнее будет, вы правы.

– Но ружье все равно с собой возьмите, – встрепенулась Урсула.

– Разумеется. Не учите меня, девушка. У вас бабушка была, а у меня дедушка. Я тоже много чего умею. А будете много разговаривать, превращу вас в лягушку. В отличие от вас, я это умею.

– Тогда лучше в сову. В сову сумеете?

– А можно, все-таки, узнать, почему у вас с Алексом ничего не сложилось?

– Так ведь ему двадцать лет только было. Я его как брата воспринимала. Господи, какой же он молодой был!

Урсула снова собралась заплакать, как Аксель резко сказал:

– Не реви. Живой он.

Урсула так и застыла с открытым ртом, поперхнувшись слезами. Затем в упор посмотрела на Акселя.

– Вы шутите так?

– А я похож на шутника?

– Но я же… Я же была там… Он там, в сенях, холодный…

– Конечно, холодный. В сенях по ночам холодно. Пульс был слабый, ты, наверное, сразу руку отдернула. Еще и под замком его оставила. Он хотел через окно выбраться, да слаб был. Вовремя я приехал. Ты точно врач?

– Медсестра.

И Урсула разрыдалась. Аксель остановил машину и вышел курить. Подождал, когда Урсула успокоится, снова сел в машину и протянул ей платок.

– Что, даже платка у тебя нет? Какой стаж?

– Я недавно учиться закончила. Почему вы мне сразу не сказали, что он живой? Какое счастье! Я бы себе никогда не простила!

– Я ждал удобного момента, боялся, как отреагируешь, просто не выношу женских слез, умеете вы, женщины, психологически давить.

– Он в больнице?

– Да, довез на твоей машине. Ты крепко спишь.

– А вы мне в вино ничего не подмешали?

– Давай уже на «ты», к чему церемонии разводить? Хотя, конечно, мне тридцать лет. Не старый для тебя?

– Нет, – буркнула Урсула. – А вы женаты?

– Когда уж тут жениться, я егерь. А деревенские мне не нравятся.

– Я вам тоже не нравлюсь?

– Ты в самый раз. Замуж за меня пойдешь?

– Что? – прыснула Урсула, но покраснела.

– Возьму тебя на перевоспитание, а то ты тут всю деревню за полгода похоронишь.

– Смотрите на дорогу, – оборвала его Урсула. – Вы вообще знаете, куда ехать?

– Да уж знаю, всю жизнь егерем работаю, я лес чувствую. Да и бывал я здесь.

– Я хочу увидеть Алекса, он в порядке?

– Как на собаке заживает, организм молодой. За ним есть, кому ухаживать, поверь мне.

– Верю. Маринка, наверное, – улыбнулась Урсула. – Давно на него глаз положила. Еще ревновала меня.

– Ну, вот, видишь, ты там лишняя.

– Он не сердится на меня?

– Даже переживал за тебя, непутевую. Не бойся, мы тебя не выдали, твой досадный промах останется нашей тайной. Будет, чем тебя шантажировать.

– Как же так… Он бледный такой был, холодный, рубашка в крови, господи, какой ужас, ты мне не врешь?

– Рана не глубокая, хорошо, что в сенях был, очухался от холода и рану обработал. Хотел уже тебе звонить, да я как раз приехал.

– Мне нужно его увидеть, – твердо сказала Урсула.