Том такой ответ принял, понимающе кивнул. А после попросил:

– Мадам, я больше не хочу участвовать в этом.

– В чём, этом?

– В шоу.

В глазах мадам Айзик отразились удивление и неприятные подозрения, она попросила:

– Расскажи, пожалуйста, подробнее.

– Почему вы всё время делаете вид, что ничего не знаете и не понимаете? – Том повертел головой. – Здесь же нет камер, значит, можно говорить, что я всё знаю.

– Здесь есть камеры.

– Извините… Но я всё равно больше не хочу.

Женщина вздохнула, облокотилась на стол, подперев сцепленными руками подбородок.

– Том, я немного не понимаю тебя.

– Вот опять. Мадам, я всё знаю, мне санитар, точнее, актёр, играющий его, сказал, что это не больница, а шоу.

Впору было хвататься за голову; слова Тома отдавали шизофренией или бредом. Беседу пришлось прервать. Тома мадам Айзик оставила с охраной, а сама отправилась переговорить с тем самым санитаром, чтобы выяснить, сымпровизировал ли он или у Тома имелась не одно психическое расстройство. Санитар сознался в первом.

Доктор Айзик вернулась, снова заняла своё место за столом и отослала охранника обратно за дверь.

– Вы поговорили с руководством? – спросил Том. – Мне можно уйти? Я ведь имею право это сделать? Дайте мне позвонить папе, пусть он заберёт меня.

– Том, послушай меня. Это действительно клиника.

– Я же уже знаю правду, зачем вы мне врёте?

– Потому что правду говорю я. Ты можешь не верить мне, но со временем всё равно убедишься в этом.

– Если это так, значит, и шрамы у меня настоящие, а этого не может быть!

– Может.

– Нет. Когда я их получил, что не помню?

– Четыре года назад. В две тысячи двенадцатом году.

Том нервно дёрнулся, мазнул по доктору опасливым взглядом, встал и попятился.

– Вы странная…

– Том, сядь.

– Нет. Я ухожу. Прав был папа, не надо мне в больницу, – проговорил Том и вышел за дверь.

Но за порогом его встретил охранник и завёл обратно. Том втянул голову в плечи, ощущая на них крепкие, тяжёлые ладони. Доктор Айзик и охранник коротко обсудили поведение в сложившейся ситуации, в целях безопасности он остался.

Когда сотрудник охраны отпустил и отошёл в сторону, Том огляделся и наткнулся взглядом на ростовое зеркало, напротив которого стоял. Слова мадам Айзик пролетели мимо ушей. Внутри что-то дрогнуло, оборвалось, сжалось.

Паскаль ошибся, с годами он не стал выглядеть ни грубее, ни мужественнее, черты лица изменились лишь едва, просто повзрослели. Но разница между четырнадцатью и семнадцатью годами всё равно была очевидна. Это выбило почву из-под ног и воздух из лёгких, сбросило из и без того непонятной реальности в чёрную кроличью нору.

Не моргая, Том подошёл к зеркалу, метался взглядом по собственному отражению, потрогал его, не веря своим глазам, надеясь, что это просто другой, очень похожий на него человек. Но пальцы холодила серебряная гладь, а из зазеркалья на него смотрело такое же бледное от шока, перепуганное, растрепанное отражение, каким был он сам.

– Том, сядь, – попросила, а скорее потребовала доктор, видя его состояние и опасаясь того, во что оно может вылиться.

Том повернул к ней голову, но казалось, что до него даже не дошёл смысл её слов. Он выглядел так, словно сейчас упадёт в обморок: с вытаращенными глазами, едва вздымающейся грудной клеткой.

Так никак и не отреагировав на просьбу мадам Айзик, он отвернулся обратно к зеркалу, рассматривал своё отражение с нечитаемой гаммой эмоций в глазах и не верил. Задрал кофту, оголяя живот, не отрывая взгляд от зеркала, провёл кончиками пальцев по рубцам на нём. Настоящие. Такие же, как и тот парень из зеркала.

«Этого не может быть!», – отчаянно стучало, выло в голове.