Час с небольшим удалось Галин Петровне вздремнуть, пока не включился будильник. Когда она проснулась, мамочка посвистывала, тонкие руки как сухие ветки вздрагивали во сне, и ее, конечно, было жалко, как всякую мать. И сразу сердце защемило у Галин Петровны, и показалось, что вся жизнь пролетела как курортный сезон. Только вчера Галин Петровна была девочкой, ребенком, бежала к маме, несла ей одуванчик, прижималась к платью, высматривала на ее лице улыбку, и цвет волос у матери каштановый с отливом фиолетовым казался сказочным. Прошло всего мгновенье, и вот она сама стоит у мамы перед старым зеркалом, изношенная баба, с отвисшими щеками и непрокрашенной сединой.

– Идешь уже?

Галин Петровна вздрогнула. Глядя на старуху, что на нее смотрела как чужая, брезгливо и надменно приподнимая бровь, она все равно видела в ней свою молодую мамочку, к которой каждый вечер неслась навстречу вдоль этой улицы, из этого двора…

– Не приходи ко мне сегодня, – отвернулась старушенция.

Это была ее обычная уловка, после которой начинался наезд.

– Зачем ко мне мотаться… Я привыкла к одиночеству.

Галин Петровна погладила сморщенную обезьянью лапку, едва удерживаясь от ответного раздражения, сказала:

– Мам, ты поспи, я как обычно, после работы…

На тумбочке у кровати она оставила чай, булочку с сыром, помидор и конфеты, туда же положила альбом с фотографиями внуков, который постоянно пополняла, чтобы мама не скучала. А мама и не думала скучать, с чего вы взяли, что она скучает? Как только дочь ушла, старуха Лидь Иванна соскочила со смертного одра, она сама оделась, вполне прилично, спрятала халат под черное пальто и отправилась в суд писать заявление, чтобы ее дарственную на квартиру признали недействительной. План был дерзкий, но, к сожалению, до суда старушка не дошла, на улице она упала, а когда ее поднял случайный прохожий, она начала колотиться и орать, как все ей надоело. Мужчина спросил адрес, привез ее во двор. Из машины она выходила сама, обоссанная, злая, но гордая, а дальше по лестнице мне снова пришлось тащить это дряхлое упрямое тельце.

Бестолковая Жена электрика зачем-то позвонила Галин Петровне, рассказала все, и та, побелевшая, тут же примчалась с работы, потащила в ванную свою несчастную мамочку, упрекать за побег, за походы к нотариусам сил не было. Она посадила старушку в пенку, мать любила ванну с детской пенкой, и Галин Петровна оставила ее воде, с открытой дверью, а сама присела, чтобы хоть минут на двадцать голову к подушке прислонить.

– Я успевала все, – кричала из ванной старушка. – И двоих детей тянуть, и концерты готовить… И муж у меня был, и… и все у меня было.

Да, у нее все было, а у Галин Петровны не было. Любовь, мужчины, она вообще не представляла, что это такое, как вошла с самого детства в роль помощницы, рабочей лошадки, так всю жизнь и тянула хомутик.

Бабулька свеженькая, вымытая возлегла в своей постели, на высокой подушке и вспомнила про фотографии, ей наконец-то захотелось посмотреть альбом, но не было очков на месте.

– Где очки? – спросила Лидь Иванна. – Галя, ты слышишь? Я не вижу очков. Я тебе говорила сто раз, клади все на место, где я положила, туда и клади! Я больной человек! Мне трудно искать, куда ты все прячешь! Сто раз говорила, ей как об стенку горох!..

Очки нашли, Галина Петровна, действительно, впопыхах переложила их на подоконник. Она подала очки матери, но наша Панночка гневливая их не взяла, на нос свой птичий не надела, а раздраженно отшвырнула на пол. Да, да, а как вы хотели? Временами артистка позволяла себе театральные жесты: то тарелку, то книжку швырнет, Галин Петровна привыкла, но тут она увидела, что линза треснула, одно стекло разбилось…