– Ура, – как-то не очень уверенно прогудело застолье.

– Пойдем по кругу. Первая милая дама у нас – Любовь Петровна. Кто знает песню, где было бы её имя?

Народ задумался. Кто-то предложил: «Люба, Любушка. Любушка-голубушка». Песню отвергли так как молодежь не знала слов. Тут поднялся очень пьяный Слава-программист:

– В честь прекрасной Любви Петровны исполняется прекрасная песня.

После паузы он ото всей души исторг:

– Любовь нечаянно нагрянет.

Застолье с восторгом подхватило:

– Когда её совсем не ждешь.

И каждый вечер сразу станет

Удивительно хорош…

Любовь Петровна просто расцвела.

Следующей по кругу была Ниночка, вертлявая хохотушка. Здесь с песней трудностей не было. Почти сразу и почти хором застолье загудело:

Затем пришел черед Оленьке. Она сидела отрешенно, как на воздусях: у нею была любовь. Её обоже силел рядом с ней и тоже млел. Но тут огурцовский проект начал давать трещину: песня с именем Оля никак не вспоминалась. «Ах васильки, васильки…» отклонили: не в масть, там про убийство. Положение спас Барсуков. Он поднялся с сидения, принял позу Ленского и выдал:

Дальше певцы не знал ни слов, ни мелодии, но все равно Оленька была растрогана и даже разрумянилась.

Только собрались с силами, чтобы прославить четвертую милую даму, как инженер-конструктор Сизов заорал:

– Люди, я знаю частушку про Оленьку. Хотите спою? Только она неприличная.

– Валяй, мы чай не дети, – отреагировало пьяное сообщество.

И Сизов выдал широкоизвестный, похабный стишок, который и в литературном-то оформлении выглядел неприлично («Позанимаемся сексом, Оленька, пока на лобке не вырос пушок»), а в оригинальном звучании – полный атас.

Застолье поскучнело. Оленька побледнела. Оленькин обоже решил, что его Дульцинею оскорбили. Он встал и решительно направился к Сизову. Между ними завязалась драка.

Драчунов быстро разняли, заставили помириться, но нестроение было испорчено. Все стали по-тихоньку расходиться по своим койкам.

Однако этим дело не кончилось. Когда Сизов, покурив перед сном на улице, зашел в прихожую, он получил от Оленькиного обоже удар поленом по голове. Хорошо, что удар был не сильный. Сизов отделался шишкой.

Вот именно эти события и обсуждали три гормашевца у Сашенькиной могилки. Они решили, что буяна нужно отправить в Ленинград. Но они со своим решением опоздали. Руководитель группы уже спровадил драчливого товарища домой, посоветовав по прибытии в Институт написать заявление «по собственному желанию». Вместе с драчдивым товарищем уехала и Оленька.

Мишка Огурцовский весь испереживался: «Это все из-за меня. Не предложи я эту дурь, все было бы нормально».

Его успокаивали: «Брось расстраиваться. Хорошая придумка. В следующий раз нужно про мужчин попеть».

Вступая в разговор, Слава-прогрммист заметил: «А мне все равно. На мое имя нет ни одной песни».

Это случилось давно. Ещё во времена Берии. Может быть и раньше, а Берия лишь подхватил эстафету. Но это не важно.

Важно то. что в то время Сталин и Трумен сжимали в своих нервно дрожащих кулачках по атомной бомбе, ожидая подходящего момента, чтобы от души садануть по своему бывшему союзнику.

Лобастые ребята из Академии наук доходчиво объяснили товарищу Сталину, что после взаимных атомных ударов большинство людей погибнет, а оставшиеся в живых будут больны и убоги. И развитие человечества начнется вновь с каменного топора. Это вождю не понравилось. Не понравилось, но бомбочку он не сдал на склад. Вместо этого он крепко задумался.