– Гевин? – засмеялась Робин. – Что это еще за имя такое?

– Имя моего мужа, – улыбнулась старуха. – Гевин и Розалин. Мы когда-то тоже были отличной парой. Но, видит Бог, я бы не хотела, чтобы какая-нибудь дурочка с моим именем восприняла, возможно, единственный хороший день как прообраз счастливой жизни. Она такой не была.

– Кроме этого самого дня…

– Кроме этого самого дня, – кивнула Розалин. – Но счастливым его сделал отнюдь не мужчина, милочка. И даже не его скоропостижная смерть.

Мелкий песок, прибитый волнами, приятно холодил голые стопы. Погрузившись в свои мысли, Робин медленно брела по пляжу, наконец-то ощущая и тепло солнца, и дуновение ветра, и даже неприкрытые ласки волн, изредка дотягивающихся до ее ног своими настойчивыми языками, норовящими заманить на глубину.

Хотелось думать о Габриэле, но все мысли почему-то были о матери и о том разговоре, который между ними так и не состоялся.

Если идти бесконечно по берегу моря, когда-нибудь на вашем пути встанет высокий утес, уходящий глубоко в море. Обойти по воде – не вариант. А повернуть назад и обходить с другой стороны смерти подобно. И тебе приходится карабкаться вверх, обдирая колени и вырывая с корнем ногти, цепляться за скользкие корни деревьев, растущих на склоне, и чувствовать каждый раз, как из-под ног улетает очередной камень и падает далеко внизу. Ты стараешься не смотреть туда, но смотреть наверх еще хуже – слишком далекой кажется спасительная полоса, где земля соприкасается с небом.

Сделав последний рывок, Робин выползла на вот-вот грозящуюся осыпаться поляну, заросшую длинной травой, и ее едва прикрытая белым полупрозрачным платьем грудь, высоко вздымаясь с каждым вдохом, казалось, вот-вот лопнет от напряжения.

Немного отдышавшись, девушка поднялась на ноги, чтобы осмотреться и решить, что делать дальше. Было глупо надеяться на то, что, идя по берегу, ты так или иначе достигнешь того места, где волны формируются еще далеко в море, чтобы обрушиваться одна за другой на берег, приводя в восторг многочисленных обитателей загробного мира, выбравших самым счастливым днем своей земной жизни именно этот и решивших закружить его в бесконечном танце повторений, раз за разом обходя виток от восхода до заката и вновь возвращаясь в исходную точку.

Недалеко от края обрыва стоял аккуратный домик. Что-то всколыхнулось в воспоминаниях Робин, и она с удивлением обнаружила одно яркое воспоминание из своей жизни.

Ей было лет пять или шесть когда мать однажды взяла ее с собой к своим родителям. Дом стоял на таком же утесе, у такого же обрыва, и каждый раз, когда девочка убегала слишком далеко от низкой ограды в погоне за яркими бабочками, Кортни Вайсс, в девичестве Бейл, истошно кричала, чтобы та вернулась к дому. Робин почти не запомнила ничего другого из этой поездки. Но тот крик слышала еще долго, даже вернувшись домой.

– Привет, – раздавшийся неожиданно сзади голос заставил вздрогнуть. – Тебе чего?

Маленькая девочка лет пяти или шести, почти такая же, как Кэндис, которую она увидела первой в этом мире, стояла чуть поодаль и внимательно ее рассматривала. Длинная челка падала на глаза, мешая видеть, и она пыталась сдуть ее, потому что руки были заняты огромной охапкой полевых цветов, росших тут повсюду.

– Привет. Мне нужно пройти на ту сторону утеса. Я… ищу друга.

Девочка недоверчиво наклонила голову и прищурилась.

– Ты же Робин. Верно? – ухмыльнулась она и, потеряв всякий интерес к гостье, пошла к дому.

– Погоди! – Робин почти бежала, то и дело спотыкаясь о коряги и камни, разбросанные повсюду. И в ушах стоял крик матери.