Я бросилась к маме и обняла её: «Не плачь, пожалуйста, я же жива, пока. Всё будет хорошо!» Мама как-то сразу встрепенулась, подняла голову, подошла к моему телу, присела на стул рядом с кроватью и взяла за руку.

Я посмотрела на свою руку и поняла, что чувствую тепло её ладони. Как странно, я бестелесная стою рядом и чувствую тепло маминой руки, которая держит за руку мою телесную оболочку.

Вот тебе и второй плюс, связь с телом не потеряна окончательно!

Папа наконец справился с эмоциями и, глядя на доктора, сказал:

– Говорите.

– К сожалению, ничего утешительного сказать не могу. У вашей дочери перелом бедра со смещением.

– Почему тогда нога не в гипсе?

– Необходима операция, скорее всего, понадобится установить фиксирующие спицы и дальнейшее вытяжение. Пока мы зафиксировали ногу при помощи грузов, потому что операцию провести невозможно.

– Почему?

– Мы сделали КТ и подозреваем, что у вашей дочери диффузное аксональное повреждение головного мозга.

– Диффузное что? Доктор вы можете говорить на человеческом языке?

«Спасибо, папа, прямо с языка снял. Давай по-русски. Жить буду?»

– Другими словами, тяжёлая черепно-мозговая травма. Ваша дочь в коме.

– Она нас слышит? – вдруг тихо спросила мама.

– Нет, она вас не слышит и не чувствует. В таком состоянии у пациентов отсутствуют слуховые и зрительные функции, из двигательных остаются только рефлексы. Они не могут говорить. Сознание и эмоции полностью отсутствуют.

Я схватила стойку от капельницы, которая тут же прошла сквозь мою руку.

«Как дала бы я тебе сейчас! Всё я вижу и слышу! Тоже мне эскулап! Сознание и эмоции у неё, видите ли, отсутствуют. Ещё как присутствуют, даже зашкаливают сейчас! Сказала бы я тебе!»

В это время монитор пикнул, и какие-то чёрточки запрыгали.

– Мне кажется, она нас всё же слышит, – так же тихо сказала мама.

– И что теперь? – спросил папа.

– Мы можем только ждать. Необходимо стабилизировать состояние. Чуть позже ещё раз сделаем КТ. Посмотрим на динамику и решим, что делать дальше.

– Какие шансы у нашей дочери?

Доктор пожал плечами.

– Я бы не делал никаких прогнозов. Организм молодой, сильный, время покажет.

– И сколько времени должно пройти? Доктор, скажите, как есть, мы должны знать. У нас двое внуков, нам надо понять, как себя вести.

«Умеешь ты быть настойчивым, папочка! На самом деле мне бы тоже хотелось знать, есть у меня шанс или нет».

– Честно говоря, – сказал доктор, – пациенты в подобных случаях могут провести в коме от нескольких дней до нескольких недель. Практика показывает, что обычно к четвёртой неделе человек либо приходит в себя, или уже не приходит…

Папа с испугом посмотрел то ли на маму, то ли на моё бездвижное тело.

– Извините, – доктор подошел к маме. – Я распоряжусь, чтобы вас пропускали в палату реанимации вместе с детьми каждый день в часы посещения. А сейчас вам лучше уйти, медсёстры сейчас возьмут анализы и проведут некоторые исследования.

Папа взял маму под руку.

– Мы вернёмся завтра, доченька, – сквозь слёзы сказала мама.

И все втроём вышли из палаты.

«Бедные мои родители», – подумала я.

Я села на стул, с которого пять минут назад встала моя мама, посмотрела на своё тело. Грудь под одеялом то поднималась, то опускалась, в такт с шипящим звуком трубки, выходящей из моего горла.

Кто из них я? Та, что сидит на стуле и вполне мыслит, или та, что лежит на кровати и ничего не чувствует? Если мои мысли, чувства, эмоции и даже ощущения при мне, значит я сейчас сижу на стуле, а на кровати лежит всего лишь моя телесная оболочка.

Но, с другой стороны, мои родители, дети и врачи обращаются к моему телу. Проводят исследования, берут анализы, держат за руку меня как физический, материальный объект. А мою бестелесную оболочку никто не видит, не слышит и не ощущает. Хотя нет, мне показалось, что мама почувствовала моё прикосновение, когда я попыталась обнять её.