Вдруг всё потемнело, и я почувствовала острую боль в правой ноге, попыталась открыть глаза и увидела лицо незнакомой тётеньки. Голова просто раскалывалась. Тут же я почувствовала тряску и поняла, что меня везут на машине. «На скорой помощи», – вспомнила я.

Машину тряхануло, и боль мелкими осколками отозвалась во всём теле. Я застонала. «Десять кубиков кеторола, попробуем довезти до больницы», – услышала я голос тётеньки.

«Чёртовы дороги! Езжу по ним каждый день. Одну ямку объедешь, в другую попадешь. Тут и у здорового всё отвалится. Так, стоп! Скорая помощь, боль во всём теле, родненькие дороги. Я жива? Ура! Я жива! Чему радуешься, дура. Слышала, они ещё не довезли, хорошо если до больницы, а то прямёхонько в морг направишься. А там холодно и тихо. Брр… Господи, о чём я думаю. Как же больно. Где мои дети? Только бы родителям плохо не стало, когда узнают. И парк отменяется. И всё из-за дуры, которая путает педали, надеюсь, её посадят? Ага, конечно, посадят. Сейчас возьмут анализ, а у тебя там 3 промилле алкоголя, и скажут, что ты выпила с утра бутылку водки и пошла провожать детей в школу, точнее, поехала. Хотя от бутылки я бы уже точно не шла. Ну, скажут, ползла по пешеходному переходу, поэтому тебя и приняли за лежачего полицейского. В общем, придумают что-нибудь.

Бедная моя голова, она и так раскалывается, а я ещё и думаю о всякой ерунде». Тут я почувствовала лёгкий укол в левое бедро и погрузилась во мрак.

На этот раз я оказалась в белом коридоре, стены которого были выложены кирпичом и выкрашены в ослепительно белый цвет. Хотя в нём и было светло, но свет был каким-то мягким и успокаивающим. Я коснулась рукой стены, вспомнив правило правой руки, которое в детстве рассказывал мне папа. Если ты находишься в незнакомом помещении с множеством коридоров как в лабиринте, да ещё и в темноте, придерживайся правила правой руки, проходя все помещения, не теряя контакта с поверхностью, и тогда обязательно найдешь выход или, в крайнем случае, выйдешь там, где зашла. Одним словом, не заблудишься!

Стена оказалась приятно прохладной на ощупь, и, следуя правилу, я двинулась вперёд. Пройдя несколько метров, я повернула, следуя повороту стены и увидела проём, а в нём нечёткий силуэт. Подойдя поближе, я узнала свою бабушку. Она молча смотрела на меня, как будто не узнавая.

Я подошла к проёму и хотела шагнуть вперёд, но какая-то неведомая сила не пускала меня.

На меня нахлынули воспоминания. Бабушка была единственной родительницей моих родителей, которую я знала. Точнее, мамой папы. Остальные бабушка и два деда умерли до моего рождения. Я не питала к ней нежных чувств, и, мне казалось, она ко мне тоже. Характер был у неё тяжелый и не ласковый. Только с возрастом я поняла, что она любила меня по-своему. Бабушка рано овдовела, в районе сорока лет, и всю жизнь посвятила своему сыну – моему отцу, единственному в семье. Сначала она жила в другом городе, но, когда я пошла в школу, переехала к нам, чтобы «облегчить» мне школьные годы. Бабушка запрещала мне гулять и общаться с одноклассниками. Выгоняла моих друзей и вообще болезненно реагировала на всё, что со мной связано. Если родители ссорились и не разговаривали между собой, то мы с мамой оказывались для неё по другую сторону баррикады. Всё это вызывало у меня протест и негодование. Мое бессилие и её непонимание, естественно, нас не сближало. Может, поэтому у меня нет тёплых воспоминаний о бабушке. Потом я выросла, вышла замуж и уехала из дома, избавившись наконец от тотального контроля. У бабушки начались проблемы с восприятием окружающего мира, она «впала в детство», говорят, это генетическая история. Никого не узнавала, мной считала моего маленького сына. Потом случилось несчастье, она упала и сломала шейку бедра, а через месяц умерла.