Каратов добросовестно пересмотрел всю свою жизнь, все свои поступки, и не нашёл нигде каких-то криминальных, с его точки зрения, действий. Были мелкие, как и у всех прегрешения, но они есть у каждого человека – за них не наказывают так жестоко. Мелькнула мысль, что служители церкви правы, утверждая, что человек может расплачиваться за грехи предков, но тогда все бы поколения испытывали бы в какой-то мере дискомфорт, пытаясь исправить положение. Но Вадим знает немало семей, в которых два и даже три поколения не испытали сотой доли того, что пришлось испытать ему, похоронив уже двух жён! Да он Синяя борода! Нет, от таких мыслей можно сойти с ума.

Вадим решительно встал и стал одеваться. Надо хоть начать что-то делать для исправления ситуации, надо добиться максимального наказания для этого Ильина! Но это будет только началом мести. Потом, потом, когда этот ублюдок выйдет из тюрьмы, Вадим с ним рассчитается по-настоящему!

Каратов спустился во двор и направился к своей машине. Жмуркин снова возился со своей колымагой, забравшись чуть ли не по пояс под капот. Вадим всегда помогал соседу, но в этот раз он проигнорировал призывы Владимира, резко нажав на педаль акселератора. Машина обиделась от такого грубого обращения, и сразу заглохла. Чертыхнувшись, Каратов выдвинул воздушную заслонку, двигатель взревел, и, полыхнув на Жмуркина выхлопным смрадом, машина выскочила с территории двора.

Припарковавшись недалеко от кинотеатра «Московский», Вадим быстрым шагом направился к полукруглому зданию райсовета. Расспросив дежурного, он, следуя его указаниям, поднялся на третий этаж, где располагались кабинеты следователей и залы судебных заседаний. Найдя комнату с нужной табличкой, Вадим постучал и открыл дверь. В небольшом помещении сидел за столом человек средних лет, с волосами пшеничного цвета, в мятом костюме и галстуке. Он даже не поднял головы от бумаг, которые в беспорядке были разбросаны по столешнице, человек только досадливо поморщился, поняв, что в его кабинет кто-то вошёл. Каратов кашлянул и сделал шаг в направление стола. Наконец, следователь соизволил поднять голову, он вежливым взглядом уставился на посетителя и спросил:

– Вы ко мне?

– Да! Я – Каратов Вадим Петрович. Вы ведёте дело о наезде на пешехода…

– Постойте, – перебил хозяин кабинета, не дав закончить Вадиму фразу, – предъявите паспорт, пожалуйста.

Каратов достал документ и положил его на стол. Купельник взял паспорт и стал внимательно его изучать. Через две минуты он отложил его и спросил:

– Так по какому вопросу вы собственно?

– Семнадцатого числа сбили на смерть мою жену на перекрёстке Ленсовета и Фрунзе, и я…

– Неправда! – воскликнул хозяин кабинета, опять перебив посетителя. – Вы не являетесь мужем гражданки Галкиной. В вашем паспорте нет штампа о браке!

– Но у нас должна была состоятся свадьба через два дня! И потом, какое теперь это имеет значение, я имею ввиду штамп в паспорте. – Злость стала подниматься внутри Каратова. – Я к вам пришёл, чтобы узнать: когда состоится суд, и сколько светит этому негодяю?!

Следователь откинулся на спинку стула, отчего его жиденькие пшеничные волосы потеряли стройность, открыв розовую плешь. Вадим отметил про себя, что взгляд следователя изменился, когда тот снова поднял на него глаза:

– Вы, значит, являетесь женихом гражданки Галкиной? Вернее, являлись, – последние слова следователь произнёс очень тихо. – Должен вас огорчить, Вадим Петрович, претензий со стороны закона к гражданину Ильину у нас нет. Он хоть и был в лёгком подпитии, но правил дорожного движения не нарушал. Следствие установило, что гражданка Галкина сама грубо нарушила правила перехода проезжей части, перебегая её в неположенном месте. Да вы и сами можете в этом убедиться, посмотрев на схему, где зафиксированы все события. – Купельник порылся в бумагах и вытащил лист, где была начерчена схема перекрёстка. – Вот, смотрите… здесь машина гражданина Ильина… здесь тело гражданки Галкиной… вот линия её движения… Видите, она перебегает перекрёсток по диагонали, чем грубо нарушает правила перехода, – шариковая ручка следователя водила по схеме. – Я вам сочувствую, товарищ, но погибшая сама виновата.