Насвистывая, барон расшвырял ногами груды мусора на полу, открывая небрежно намалеванную пентаграмму. Ни в углах ее, ни по краям, ни вокруг, не было нарисовано ни одного другого символа, и звезда смотрелась сиротливо голой. Черный господин смотрел на происходящее расширенными глазами, но не решался никак выказать свое отношение.

Юноша принялся рыться в шкафах и грудах мусора. Последовательно он доставал разные предметы и некоторые бросал на пол, а другие продолжал держать в руках. В сторону полетели тряпичная кукла, кольцо с камнем, веревка, челюсть какого-то животного, кожаная фляга, палочка корицы, солонка, подкова, перетянутый резинкой надкушенный сандвич, билетик в кино, ножницы, зеркальце, коровье копыто, и наконец, морская фуражка с кокардой.

Когда барон развернулся к пентаграмме, у него в руках была чашечка из самолета, красная туфля, карандаш, бумажный кораблик, перо павлина, половина расколотого стакана, гнутый гвоздь и резиновая уточка. Черный господин с шумом выдохнул воздух. Все эти предметы юноша вывалил на пентаграмму и ногами распихал по сторонам, совершенно не заботясь ни об ориентации, ни о точном положении артефактов.

Барон сошел с пентаграммы, сунул руки в карманы и несколько раз перекатился с носка на пятку, размышляя. Потом вдруг вспомнил о чем-то и принялся расстегивать шорты. Черный господин замер и побледнел. Шорты упали с бедер на грязный пол. Белья под ними предсказуемо не оказалось. Зато было кое-что другое.

Рельефное бедро выше колена перетягивал потертый кожаный ремень с железными заклепками-конусами в два ряда, некоторые из которых были ржавыми, а некоторые хорошо заточенными. От широкого ремня вверх шли два ремешка поуже, которые скрепляли подвязку с поясом, низко сидящим на бедренных косточках. Барон втянул плоский живот и начал расстегивать пряжку ремня. Черный господин в ужасе зажмурил глаза.

–Анвайя, – скучным голосом произнес барон, и повторил, словно окликал кого-то в соседней комнате, – Анвайя.

Воцарилась тишина и черный господин осмелился немного приоткрыть один глаз. Барон стоял над пентаграммой, придерживая расстегнутые ремни одной рукой и протянув другую вперед. В этом жесте не было никакого напряжения или требовательности, поза его была не властной, а простой и обыденной, словно он подставил ладонь, чтобы поймать снежинку.

– Анвайя, – третий раз произнес он ласковым шепотом, и в его руке замерцал огонек.

Продолжая удерживать на весу шипастую портупею, барон повернулся к черному господину, держа в пальцах резную фигурку.

–Как обращаться знаете? – спросил он так спокойно, словно читал скучную книгу, и дождавшись судорожного кивка, опустил фигурку в протянутую руку.

Стоило барону выпустить ее из пальцев, как столб пламени взвился в потолок, запахло сухим песком и йодом. Барон стремительно подхватил падающую фигурку.

–Мда, – сказал он сам себе, озираясь, – Попили пивка.

Чтобы застегнуть пряжки ремней, ему пришлось повозиться, но наконец, он привел свою сбрую в порядок, наклонился, сжимая фигурку в ладони, и потащил шорты наверх. Застегнул ширинку, снова заметил фигурку, повертел ее в пальцах и отбросил в кучу мусора, сплюнул на пол. В половицах медленно начала образовываться дыра, от которой пошел дымок.

–Умеют они обращаться, – раздраженно пробормотал он, закрывая за собой дверь из комнаты.

Хороший секс – это когда покурить выходят соседи. За стеной секс всегда был такой, что покурить выходил весь третий этаж. Иногда за ним тянулся четвертый. Удивительно, что не вся Герадештрассе. Кто жил в застенье, Ларс не знал. Он даже не знал, мужчина там живет или женщина, или может супружеская пара, если такой секс после свадьбы еще возможен. Квартира находилась в соседнем подъезде. Словечко «застенье» Ларс придумал сам, потому что… Это фантастика.