Тонким пальцем, который казался кремово-светлым на коже легата, барон повел по следам далеких стычек. Длинный тонкий шрам, извилистый рваный, оскаленный следами швов, пулевой вход, пулевой выход, звездочка, похожая на клеймо…

–Ямайка, двенадцатый, – сонно произнес Ринальдо, – Гаити, сорок третий. Переправа через Канал, тридцать шестой.

–А это? – шепотом спросил Самди, проводя пальцами по ребрам сбоку.

–Поскользнулся на тренировке в семинарии.

–Это ты годы называл?

–Нет, батальоны. Ну-ка, а у тебя что?

После короткой борьбы инквизитор оказался сверху. Он уселся на спину барона лицом к брыкающимся ногам и поймал одну за щиколотку.

–М, красивые картинки, – произнес он, рассматривая татуировку, покрывающую всю ступню.

–Ничего красивого!

Самди попытался скинуть его со своей спины, но Ринальдо был тяжелее и сидел надежно. Он провел кончиком ногтя по краю стопы, обводя контур, и барон снова забился под ним, хохоча и визжа. Эспозито не составило труда поймать вторую лягающуюся ногу и соединить ступни вместе, как половинки узора. То, что он увидел, заставило его надолго замолчать, и Самди тоже затих, не зная, какой реакции ему ожидать.

–Прекрати, – судорожно скребя пальцами по полу, взвыл Самди.

Бросив взгляд на борозды, оставленные в полу, Эспозито отпустил его ноги и ловко повернулся, так быстро, что Самди не успел вырваться. Он смиренно вздохнул и подложил руки под подбородок, устраиваясь поудобнее. Каноник рассматривал шрамы. Молча. Это настораживало, но с другой стороны, может, и пускай лучше он молчит.

–Не болит? – тихо спросил Ринальдо.

–А твои? – брякнул Самди и прикусил язык.

–Мои нет, только иногда на погоду ломит, – спокойно отозвался сверху каноник.

–Нет, – тихо сказал Самди, – Они никогда не болят. Словно их там и нет.

А потом он резко выгнул спину, ударяя снизу, извернулся и скинул Эспозито, вцепился в него, принялся трясти и добился лишь того, что оба его запястья оказались в руках каноника. Эспозито с удивлением рассматривал тот факт, что его крупные ладони едва смыкались на неожиданно широких костистых запястьях барона.

–Я зачем пришел-то…

Самди замер. Значит, было какое-то зачем. Что опять хочет от барона Субботы Святая инквизиция, которая теперь предпочитает называть себя Конгрегацией?

–Что опять случилось? – глухо спросил Самди.

–Я теперь твой персональный инквизитор, – просто сказал Ринальдо, – Все под мою ответственность.

Самеди Ленми Леман широко и совершенно по-дурацки улыбался и радовался, что каноник не может видеть его лица. Не надо никуда являться, не надо ничего объяснять, теперь между ним и инквизицией есть надежная прокладка – преподобный Ринальдо Эспозито, и судя по ощущениям, прокладка это тверда, как камень и эластична, как каучук. И да, он уже понял, что самые важные вещи Ринальдо произносит вот этим бесхитростным прямым голосом, наивным и таким неоспоримым, что эту простоту не обойти и не обмануть.

–Я думал ты просто пришел.

–А я просто пришел.

–И это все?

–И это все, – Эспозито улыбнулся, – И больше ничего.

—Пожалуйста, только не на стол, – поспешно сказал Рейнхард, глядя, как Эскива размашисто проходит к нему в кабинет и ставит детскую колыбель с ручками на стул для посетителей.

–Я оставлю ее у тебя на пару часов?

–А ты куда? – глупо спросил Рейнхард,

–Рейнхард, Томас хочет сына, – Эскива раздраженно откинула прядь волос с лица, – Так куда я по-твоему? К любовнику, разумеется!

Сарказм пропал напрасно, Рейнхард даже не заметил едкого ответа.

–А Готфрид тебе не подойдет? – растерянно спросил он, – Я попросил бы его.