За мостом начался поворот налево, Андрей аккуратно уложил в него стим и слегка надавил педаль, когда дорога вновь выпрямилась.

Это была уникальная поездка: наушники шлема молчали, в зеркалах и прямо по курсу не было ни души. Да и вообще в радиусе, наверное, сотен километров никого не было. Он увидел, как стрелки спидометра доползла до полутора сотен и ослабил давление на педаль. Это была уже неплохая скорость – бог понимающий почувствовал, как мягким касанием теплого потока поздоровалась с ним Вселенная.

Андрею хотелось вдавить педаль посильнее – он соскучился по скорости, пониманию, по вселенской лаве, струящейся сквозь сознание. Но не делал этого, с каким-то чувством предвкушения откладывая разгон на потом.

Снова левый поворот. Болид находился почти на радиально противоположной от моста стороне окружной дороги. И тут тоже был мост с такими же въездами на него. Только один – внешний – пролет обрушился и лежал теперь угрожающей кучей на полотне. Андрей сбросил скорость до пятидесяти, даже пришлось воспользоваться педалью тормоза. После полутора сотен такая скорость казалась черепашьей, однако Андрей знал, что это обманчивое впечатление.

Он осторожно провел машину под целым пролетом и снова ускорился. Дважды набирал максимальную для сегодня скорость, дважды делал левый поворот, на точке, с которой стартовал, полностью остановил машину.

Он отстегнулся, снял шлем и вылез из кресла. Пальцы больше не дрожали, но тело переполняло ощущение эйфории: после долгого перерыва он сделал то, что приносило ему удовольствие.

Андрей обошел, осматривая, стим, потом облокотился о корпус и опустил руки с зажатым в них шлемом. Глубоко вздохнул и улыбнулся. Подумал, что улыбка в полном одиночестве – самая честная в мире улыбка.

Нужно было поставить машину в гараж, но делать этого не хотелось совсем. Черному летящему силуэту машины здесь, на дороге, было самое место – и логически, и эстетически. Однако Андрей заставил себя сесть в кресло и загнать болид под тент. Хорошо бы еще сполоснуть ее после каталки, но это можно сделать и завтра.

Он перевел стим в спящий режим, зашнуровал дверь и пошел домой, на ходу расстегивая гоночный костюм.


8.

Моя студия, а если точнее – комната в общаге, снабженная элементарными удобствами, – дождалась меня, сохранив воздух дня, когда я уехал в диспансер. Форточки были закрыты, потому он казался слегка затхлым. Тем не менее родным от этого быть не перестал.

Я зажег свет над плитой – мне сейчас не нужно слишком ярких огней. Затем разделся, повесил пуховик на вешалку, ботинки поставил под ним. Перешел в ванную и разделся совсем. Всю одежду сбросил в ящик для грязного – завтра начало новой жизни. Пусть я войду в нее чистым и во всем свежем.

Включил воду, заткнул дырку в ванне. Сел в набирающуюся воду. Тело было какое-то тупое. Вроде бы и контраст – холодный воздух и горячая вода, дискомфорт должен быть. Мурашки вон побежали – это я почувствовал. Но дискомфорта не было. А было как в ожидании чего-то хорошего. Потом понял, чего не хватает.

Я вылез и как был, мокрыми подошвами протопал к вешалке, взял из кармана куртки сигареты. Потом нашел в покупках водку и колу. Налил напитки в две разных чашки – они были прекрасно холодны с улицы. Водки налил граммов семьдесят, колы – полную чашку. Постоял, глядя на все это. Подумал, что чистое и прозрачное, почти пустое и эфимерное, рядом с полновесным – густо бордовым, почти черным, пузырящимся и сладким – это так красиво. А еще одно горькое, другое сладкое. И вместе они – прелесть как хороши. Я понял, что улыбаюсь, и с меня на пол капает вода. Тогда я не стал больше размышлять о метафизике напитков. Взял в левую руку чашку с водкой, в правую – с колой. Набрал в рот немного газировки. Она зашипела и защипала небо. Поднес к губам водку, проглотил колу и тут же большим и быстрым глотком опростал левую чашку, моментально запил тремя большими глотками колы. Это был кайф. Я не успел почувствовать спиртового вкуса, но его отголоски зазвучали эхом в моем мозгу. Я достал сигарету и закурил. Еще один кайф. Я сделал еще два глотка колы и пошел в ванную.