– Так, поди, шестнадцать уже, – бабушка продолжает подливать масла в огонь.

– Ба! – поднимаю на неё взгляд, но быстро осекаюсь. – Прости, – добавляю уже спокойнее. По глазам вижу, что бабуля расстроена.

– Матвеюшка, ты же хороший мальчик у нас, – бабушкин голос всегда успокаивал, и сейчас не исключение. – Ну подумаешь, попалась тебе одна неблагополучная. Нельзя же теперь всех мерить по ней.

– Ба, я не меряю, – хмурюсь. От воспоминаний начинает тянуть под ложечкой.

– Меряешь, – настаивает бабуля. – Прекращай портить девок в деревне. А то, не ровен час, по улицам будут бегать только твои дети.

– Так, я пошёл, Борьку выведу на луг, – быстро отвечаю, поднимаясь с места, а то сейчас снова пойдёт старая песня. – И по поводу порчи: я, бабуль, знаю, как предохраняться. Не маленький. А то, что эти девки сами где-то лазят по лесам да полям, так тут уж не моя вина.

– Матюш, – бабушка начинает хмуриться.

– Убежал, – быстро отвечаю. – А то Борьку сами поведёте на луг.

– Нет уж! – Сонька кричит из окна дома. – Сам веди. Он только тебя слушает, бычок-переросток.

Посмеиваюсь и иду в сарай за своим подопечным. Поглаживаю лощёные бока моего бычка и, накинув ему цепь на шею, веду на луг.

– Ты тут не быкуй, друг, – разговариваю с ним, —а то снова перепугаешь половину села. Будет нам потом.

Борька только головой своей кивает огромной и, довольный, сразу начинает пощипывать молодую травку.

А я быстро возвращаюсь к дому, прыгаю в свою ниву и мчу на работу.

Если Сонька сказала правду, и сегодня к родителям снова приходила очередная “страшно беременная” от меня, то грозит мне мотыжение на дальних полях.

Хреново, когда твой батя агроном. И если этот агроном ещё и злой с самого утра.

Но кто же знал, что меня под вечер будет ждать приятный сюрприз. Хотя тут смотря с какой стороны посмотреть.

Смотрю в голубые глаза Златовласки и пытаюсь понять: как с таким личиком можно быть такой сукой?

Хотя нет, суки – хорошие собаки, верные. А вот эта хамка явно не дотягивает до такого звания.

По виду понятно, что девка не из местных, а в голосе сразу слышно столичный говор. Тяжёлый город, да и слишком безжизненный, хоть и напоминает постоянно работающий улей.

– Я жду, – говорю и склоняюсь чуть ниже, наблюдая, как глаза Златовласки становятся размером с блюдечко.

– Ты что, совсем охренел, бомж! – пищит она, делая шаг назад.

Но, судя по всему, её хую-чу не предназначены для деревни, и каблук проваливается в землю, подворачивая ногу.

Наблюдаю за полётом подбитого лебедя и стараюсь не заржать. Думаю, её окружение дорого бы заплатило за то, чтобы увидеть эту картину.

– Урод, ты меня толкнул! – вопит эта кукла.

– Конечно, – ухмыляюсь и, подняв руку, отстёгиваю лямку комбеза. – А сейчас ещё и себя толкну.

– Пошёл вон! – ещё громче вопит эта белобрысая, начиная отползать на заднице.

Вот дура. Сейчас же колючек загонит себе, кто доставать ей их будет?

И только я хочу ей помочь, как сзади раздаётся звук машины Егорыча. Разворачиваюсь и замечаю, как по дороге от Берёзовки поднимается столб пыли. Мчит, зараза. Сейчас бы съездить ему по щам за то, что не сделал, как нужно было.

Разворачиваюсь к этой Златовласке и, достав мобилу и разблокировав, протягиваю ей.

– Как пользоваться знаешь? Или у вас, столичных, и для этого бомжи есть? – вопросы звучат грубо, но она заслужила.

– Спасибо, – шепчет побелевшими губами.

– Мне твоё спасибо до одного места. Рассчитаешься потом, – зло отвечаю. Не понимаю: это она меня так злит, или это злость за сломанную мотыгу. – И совет тебе, на будущее: не вздумай здешних людей бомжами называть. Они побогаче тебя будут. По крайней мере, в душе точно.