Исторические корни той особой ситуации с национальными идентичностями, которая сложилась на юго-западных окраинах империи, я рассматривал прежде всего в книге «Украинский вопрос…». Мне было важно показать, что в XIX и начале XX в. происходило соревнование разных сценариев национального строительства и формирования национальных идентичностей. В этом соревновании решалось, возникнет ли в Российской империи большая русская нация, объединяющая разные группы восточных славян, в том числе малороссов, или утвердится украинская национальная идентичность как несовместимая с идеей национальной общности с великорусами. Также открытым был вопрос о том, станут ли русины Галичины, находившейся под властью Австро-Венгрии, частью украинской нации, или окажутся разделенными с малороссами, как сербы и хорваты оказались разделены на Балканах. (М. Грушевский говорил о такой возможности в начале XX в.) Подчеркивая открытость ситуации и разные возможности ее развития, я возражал национальным нарративам, которые, если и говорили о разных сценариях, точно знали, какой из них «правильный», а какой нет. Споры о том, кто пытался «в бессильной злобе» предотвратить освобождение якобы сформировавшейся в основном то ли в XIII, то ли в XV в. украинской нации, или о том, кто исказил правильное течение истории, разорвав части уже якобы сложившейся общерусской нации, идут до сих пор и имеют к истории как области знания мало отношения.

Это, кстати, не значит, что вопрос о том, кто сыграл какую роль в процессах формирования наций в Восточной Европе, не имеет смысла. Когда я писал книгу «Украинский вопрос…», я делал акцент на том, что политика нациестроительства в империи Романовых была непоследовательной, нескоординированной и неэффективной, что власти империи и русский национализм не сумели вполне воспользоваться теми возможностями, которые у них были во второй половине XIX в. Не отменяя этого тезиса, сегодня я бы больше внимания уделил роли внешних акторов в соревновании общерусского и украинского проектов – польского движения, а также соперничавших с Россией соседних империй – Австро-Венгрии и, особенно, в ходе Первой мировой войны, Германии. В монографии я довел обсуждение этой темы до 1880-х годов, когда вопрос о формировании общерусской нации еще оставался открытым, и затем написал еще целый ряд статей, включенных в эту книгу, в которых показано, как борьба вокруг разных проектов национального строительства развивалась в первой половине XX в. В последние 20 лет обсуждение этой проблематики развивалось довольно интенсивно. И в России, и на Украине было опубликовано немало текстов, в которых принципы научного анализа были принесены в жертву пропаганде. Однако в изучении советской политики украинизации, вслед за заслуженно популярной книгой Терри Мартина[18], появилось и немало ценных работ российских историков[19].

Сегодня монография «Украинский вопрос…» и некоторые статьи из этой книги получили дополнительную актуальность в связи с укрепившейся тенденцией описывать положение Украины в Российской империи и в СССР как колониальное, что получило развитие в виде общего заказа на «деколонизацию» российской истории, а заодно и политическую «деколонизацию» современной России[20]. В Российской империи, конечно, были окраины с колониальным статусом, можно найти элементы колониальности и в советских практиках, при всей непохожести СССР на капиталистические империи. Но в случае с малороссами в Российской империи несоответствие их места в политике империи и в воображаемой большой русской нации колониальному статусу вполне очевидно. Так же очевидно, что место и роль украинцев в советском проекте при всех отличиях от царского времени, нельзя описать через «постколониальную» и «деколонизаторскую» оптику. В частности, как показано в этой книге, знание об истории Украины в советское время производилось на Украине, что никак не согласуется с колониальным статусом, поскольку знание о колониях производится в центре империи.