Бабушка отчаянно спрашивает у корреспондента: « Як жить тепер, хлопцi?» Спрашивает на фоне тел внука и сына, на фоне догорающих развалин… Что ей теперь? Куда? Зачем?

Девчонка на девятом месяце, где рожать и как? В городе без воды, света, больниц…

Люди у храма, наплевать на обстрел, здесь – Он, Он видит…

Он – видит, остальные ослепли?


Нет, нас не видят – нас нет.


Девчушка Поля, затихающая на руках к отца, медленно перестающий дышать пятилетний Арсений с кашей осколочной вместо мозга, тоже пятилетний уже безногий мальчишка, сожжённый пацан, пытавшийся спрятаться за машиной, только что справивший счастливые пять лет Ванечка, похороненный вместе с папой…

И молодой бравый вояка укрармии, передающий из «освобожджённого» Славянска привет своей жене и детям… Так и хочется спросить: «Шоколадок рошеновских не забыл привезти ребятишкам славянским? Кому на поминки, кому вместо сандаликов, которые уже не пригодятся?»


Но нас же нет, значит, нет и наших детей.


Дома, больницы, школы, детсады и детдома, церкви, магазины, приюты – в пепел и в щепки. Потом всё это бульдозером – на свалку. Вместе с теми, кто остался, кто надеялся выжить здесь. Но под всем этим – газ, деньги, прибыль, всё давно продано, поделено… Зачем нам дома? Нас же давно нет…


Тысячи беженцев – кто на джипах, кто в тапочках и халатах – пешком… полуслепой дед – «куди ви мене ведете?», орущие младенцы, перепуганные мамы, опускающие глаза папы… И те, кто остался, кто каждый день (миномёты? ракеты? – нафиг!) ходят на работу, живут и помогают жить другим. Почтальоны успокаивают пенсионеров возможными деньгами, пекари пекут, продавцы торгуют, учителя готовят в летних лагерях для оставшихся детей праздники, отвлекая от самолётиков, врачи и медсёстры лечат, прикрывают собой и носят на себе – раненых, больных, ничейных стариков из приютов, «солнечных детей» из дома малютки…

Но этого не видит никто. Ни из космоса, ни через камеры укрсми.

Нас нет.


Я, наверное, описала картинки и факты, которые, благодаря «глазам» честных видеокамер отчаянных тележурналистов, видели и другие.

Но почему мы это видим, а нас не видит никто?

Нас – нет??

А вот тут врёте, с***ки!

Вы, которые назвали нас недолюдьми, поставили диагноз и вынесли приговор, вы прекрасно знаете, что мы есть.

Мы – есть. И нас столько, что вы подавитесь не только своим шоколадом.

Те, кто остался – уже не уедут.

Те, кто выжил – зубами выгрызут свободу жить по-своему.

Если даже мать на похоронах своего сына-ополченца сказала: «Славянск вам не взять никогда», то даже сегодняшняя пиррова победа дорого икнётся тем, кто ей аплодирует сейчас.

Мы – есть и мы будем.

И к этому факту миру придётся привыкать, ибо мы – надолго.

ххх

Когда я тебя провожала в твоё «вернусь с первым снегом»,
ты так улыбнулся, рукой мне взмахнув, —
как не верить?
И думала я тогда, что пройдёт по касательной
То страшное – «больше не жди, не спасли никого,
вышло так…»
Но били прицельно и одновременно в наши сердца
эквивалентом тротиловым,
минами, пулями, смещёнными центрами —
на разрыв и влёт…
…Со счёта я сбилась – сколько их без тебя,
снегопадов новеньких
и вёсен, и песен,
и тихих ночей, и птиц, и осенней нежности.
Простила тебя я давно за обман «вернусь обязательно!»
и честно стараюсь выполнить все твои приказания
из снов полудиких и странных —
быть непременно счастливою,
влюбляться, дышать и дышать,
и дышать.
Но слышишь же?!
Твой город бомбят и стирают с земли
нешуточно.
Больницы и школы, детдом и людей —
пепел, вой.
А ты там, за облаком (или где ты сейчас?)
всё ищешь вселенский смысл
с Тем, Кто Всё Знает И Так.
Но слышишь же??!
И если не вспомнишь, где спрятал свой камуфляж