– Нет, ну надо же! Тебя послушать, так ты просто принцесса. А ты и воображаешь себя принцессой, так ведь? Ходила в особую школу на Востоке, вот и решила, что можешь задирать перед нами нос. Да только ошибаешься, дорогуша. Несмотря на все твои наглые замашки. После того, как я проделаю с тобой все, что задумал, тебе уже нечем будет гордиться и носик не с чего задирать.

Шаря вокруг себя в поисках чего-нибудь тяжелого, чем можно запустить в надвигающегося насильника, Лина отстраненно гадала, за что ее так не любят в городе. Наверное, считают, что она вознеслась над ними, смотрит на всех сверху вниз. Но почему? Что им дало повод так считать? Она никогда не была гордячкой и не вела себя снисходительно по отношению к окружающим. Однако, сталкиваясь с враждебностью, словно деревенела. Возможно, именно это и принимали за высокомерие, хотя она изо всех сил старалась быть дружелюбной.

Он снова прыгнул к ней, но на этот раз ей не удалось отскочить – она вскрикнула, когда он всей пятерней вцепился ей в волосы и резко притянул к себе. От боли на глазах выступили слезы. На мгновение она вообще не могла четко видеть лицо шерифа, чтобы нанести точный удар, и он успел уложить ее на холодный пол камеры.

Когда он впился ей в губы и принялся лапать едва прикрытое тело, ее затошнило. Она снова вскрикнула, когда он разодрал на ней сорочку. Усилием воли Лина сдержала рвотные позывы, когда он грубо впился губами в ее грудь.

– Ты дашь мне то, чем так угождала Кловису, – прорычал он, пытаясь пригвоздить ее руки к полу.

– Никогда у меня ничего с Кловисом не было! – выпалила она.

– А вот он говорит по-другому. Горяченькая и на все готовая. Готовая прямо проглотить, – тяжело пропыхтел шериф. – Говорил, что ты только и ждешь оказаться с ним в постели. Совсем его заездила, он просто обессилел, удовлетворяя и тебя, и твою мамочку.

– Кловис – похотливый грязный враль! Он прокрался ко мне сегодня ночью, когда я спала, – хрипела она, силясь вырваться из грязных лап шерифа.

Она отчаялась добраться до лица гнусного насильника острыми ногтями. Тогда она собрала все свои силы, чтобы подтянуть ногу для удара. О’Мэлли просветил ее, куда бить, чтобы защититься. Надо ударить резко и больно. Изготовившись, Лина что есть мочи пнула коленкой в пах шерифа. Тот завопил и мгновенно отпустил ее.

Вскочив на ноги, она уставилась на извивающегося шерифа, изрыгавшего страшные проклятия. И тут поняла, что от открытой двери ее отделяет его корчившееся на полу тело. Она стала осторожно его обходить, но шериф, заметив это, протянул руку и чуть не схватил ее за лодыжку. Она едва успела отскочить. Но он поднялся и, превозмогая боль, снова бросился на нее.

Ее затрясло от страха, когда она увидела бешеные глаза этого маньяка, принявшегося уже расстегивать брюки. В его глазах горела ненависть и необузданная похоть. Теперь-то он наверняка истерзает ее до полусмерти.

– Ах ты, грязная сучка! Берегись, если ты сделала меня импотентом!

– Вряд ли мне так повезло. Но если приблизишься хоть на шаг, ты им точно станешь. А если мне не удастся тебя изуродовать и ты меня изнасилуешь, я тебя отыщу. И целью всей моей жизни станет лишить тебя того, чем ты можешь угрожать женщинам. – Она холодно улыбнулась, заметив, что он замер и замялся, остановившись на месте.

«Ага, испугался!» – злорадно подумала она.

И тут ее взгляд упал на ночной горшок. Она потянулась к нему, не сводя глаз с шерифа. Подходящее оружие, если его со всего размаху опустить на голову. Шериф тут же рванулся к ней, она же схватила горшок и выплеснула содержимое ему в лицо. Он завопил от злобы и отвращения. Отлично – это так же мерзко, как и его объятия. Однако внезапный душ его не остановил, а лишь разъярил сильнее, поэтому Лине пришлось надеть на распаленную голову сластолюбца и сам горшок. Тому оказалось мало, он надвигался на нее, и Лина попятилась, нанося по этой глупой башке удар за ударом. Вдруг она почувствовала, что за ее спиной ничего нет, – обезумевший жеребец не закрыл дверь в камеру.